– Ты по‑прежнему получаешь их? – глупо спросила я, держа открытки в руке и не пытаясь рассмотреть каждую в отдельности.

– Наверное, мне следовало переправлять вам их сразу же по получении. Но толку от них было мало, ведь так?

– Так. Ничего у нас не вышло.

– А когда Елена ушла от меня и некому стало плакать, я начал ловить себя на том, что жду их. – Зак смотрел на меня, словно спрашивая, понимаю ли я, что он чувствует. Я сказала, что понимаю, ответ как будто подбодрил его. – Так я и пристрастился думать, что они на самом деле от Джессики.

– Когда пришла последняя?

Он потасовал открытки и вытянул одну, показав мне почтовую марку:

– Пару месяцев назад – вот эта.

– Они… – Я замолчала, высчитывая хронологию передвижений Флойда Линча: отправлена более чем за месяц до того, как его взяли.

Зак мягко шикнул на меня.

– Бриджид, я тебя люблю, – произнес он.

– И я тебя, Зак, – отозвалась я.

Это был один из тех рефлекторных моментов, когда тебе говорят эти слова, и ты говоришь такие же в ответ, и никто не знает, что сказанное на самом деле значит. Но оно не вредит никому.

– А теперь проваливай к чертям и оставь меня одного, – скомандовал он тоном крутого парня, протягивая руку за открытками.

Заметив, что пюре на подносе выглядит очень аппетитно, я пообещала ему позвонить утром, а еще – позаботиться о документах, которые потребуются, чтобы забрать Джессику у судебного патологоанатома. И спросила, не будет ли он против, если я заберу открытки.

Наверное, после увиденного тела дочери они потеряли для него свою ценность, и он отдал их. Я убрала открытки в боковой карман сумки с таким почтением, будто они и в самом деле от Джессики.

Я не люблю одиночества, но предстать перед Карло прямо сейчас не могла, не было сил притворяться. По пути из отеля позвонила Зигмунду на мобильный, чтобы сходил со мной выпить. Я поведаю ему, каково это – встретиться с Заком и Джессикой спустя столько лет, а сама послушаю о том, как идут тесты на невменяемость.

– Никак они не идут, – ответил Зигмунд, когда я поинтересовалась. – Моррисон сказал, в этом нет необходимости, невменяемость даже не обсуждается, и если все‑таки оценки понадобятся, он пригласит кого‑нибудь из местных. Извинился за недопонимание.

– Тебя отфутболили?

– Он позвонил, был очень вежлив и заметно взволнован. Я не знал, что агент Коулмен не согласовала с ним этот вопрос. По правде говоря, по неосторожности я упомянул, что ты ездила с нами вчера, и Моррисону это тоже не понравилось. По‑видимому, он против того, чтобы держать тебя в курсе событий, так что Коулмен и в этом плане нарушила протокол. У нее могут быть неприятности.

– Ненавижу Моррисона.

– Ты частенько повторяешь это.

– Тебе, кстати, тоже может перепасть.

– Это всегда было одной из твоих проблем: ты никогда не играла на своей позиции, всегда тебя тянуло на левое поле. – Зигмунд не смотрит спортивные трансляции, но терминами пользуется только так.

– Значит, встретиться не хочешь?

– Прости, Стингер, надо было сразу тебе сказать, я не здесь. Примерно час назад вернулся домой. У нас плюс двадцать три. Но ты дай мне знать, если надо будет тебя выручить.

– Рада была повидаться, Зиг.

Мы попрощались друг с другом без пустых обещаний созвониться.

Более неохотно я набрала номер приемной Бюро и попросила позвать Коулмен. Я удивилась ее пылу и готовности встретиться со мной.

– Агент Куинн.