|
Евгению все чаше начинало казаться, что в отношении Шерифа Каменев был не так уж и не прав, и кто знает, заменило ли ему (псу, конечно, а не Старому Оперу) калорийное питание пусть не самого лучшего, но все же заботливого хозяина. Ни Валерия, ни Каменев, бездумно и безответственно растерянные по жизни, не терзали его душу так, как мохнатый эмигрант поневоле. Ну да, рассчитывал остаться с Валерией, ну да, бежал от Валерии, от себя, в тот момент просто забыв о Шерифе. Он гнал от себя мысли о нелепой, не имеющей оправдания разлуке, но только чаще и чаще возвращался к ним и начинал понимать, что эйфория от перемены мест совсем не есть истинное похмелье, которое приходит с пробуждением совести. «Ты потенциальный предатель, Столетник! – все чаще и чаще оживали в памяти слова Каменева. – Ты оправдывал все свои поступки…»
В пору было снова начать пить, но он дал себе слово никогда больше не делать этого, потому что пьянка – путь наименьшего сопротивления, а значит – путь вниз. «А что ты вообще здесь делаешь, в этом Приморске? – проснулся от внезапного рывка автобуса Внутренний Голос. – Убийцу ищешь? А если ты его найдешь – убьешь, да? И сам станешь убийцей?» «Не задавай глупых вопросов», – отмахнулся Евгений и полез в сумку за статьей, чтобы отогнать назойливого собеседника. «Нет, ты не мне, ты себе ответь, – не отставал тот. – Тебя просили его искать? Сказала ведь Алевтина Васильевна: «Павел не был мстительным человеком». Это поможет что‑то изменить в твоей жизни?» Евгений почувствовал, что если он не отгонит бесплодные размышления сейчас, то сойдет на ближайшей остановке, никогда больше не вернется к своей работе, но и никогда себе этого не простит. Работа… Именно работа! Почему ему раньше никогда не приходило в голову, что все это – просто его работа? И под давлением столь простого, сколь и неопровержимого довода «я здесь работаю» Внутренний Голос спрятался и больше не появлялся. Статья называлась странно и претенциозно: «893» и была опубликована, судя по карандашной записи, сделанной кем‑то на полях, 15 октября прошлого года. «Экономика не может быть экономной сама по себе. Экономной ее должны сделать люди. Но легко сказать, сделать – трудно. Рухнула страна. Незыблемое, согласно конституции, право на собственность поставлено под сомнение реалиями повседневности. О какой собственности может идти речь, когда главной проблемой дня стала безработица, а те, кто по счастливой случайности не потерял рабочих мест, объявляют забастовки из‑за неспособности властей оплачивать их труд? Дети вместо того, чтобы учиться, бегают за джипами и «тойотами» с тряпками в надежде заработать на пропитание. Но что такое труд в стране, где миллион стоит дешевле куска газетной бумаги размером с тот, на котором напечатан этот очерк? Что такое страна, где человеческая жизнь стоит и того меньше? Огромная толкучка, наводненная брошенными на произвол судьбы гражданами, среди которых бесприютные офицеры, постигшие науку убивать и лишенные моральных ориентиров, безвременно увядающие женщины и обреченные на прозябание мужчины в расцвете сил. Кто же заправляет на этой толкучке? Уголовники, готовые прирезать любого за миску супа и банку консервов, перехватить то, что должно попасть в государственную казну; деловары, чьи патриотические порывы проявляются только там, где составленные в обход процессуальных норм контракты сулят наживу. Валюта, сигареты, водка, женщины, наркотики стали основным товаром народного потребления на этой толкучке, а единственной целью и смыслом жизни подавляющего большинства – физическое выживание. Животные инстинкты, звериные законы… Стоит ли спрашивать у современного читателя, кто достигает этой цели и обретает смысл существования в подобных условиях? Жаловаться некому: стражи законов, записанных в вышеупомянутой конституции, превратились в вооруженных налетчиков, облагающих данью торговцев, водителей такси и грузовиков, сутенеров, нищих – целые городские кварталы. |
