– Нин, это я, Саша. Статья вышла?

– Да, Сашенька. В сегодняшнем номере. Мы ее чуть-чуть отредактировали. Поздравляю с дебютом. Гонорар на следующей неделе начислим. Тебе не горит?

– Не горит. А что, за это еще и деньги платят?

– Конечно.

– Сколько?! – скорее из интереса, нежели из корысти, спросил Шурик.

– Двадцать два рубля восемнадцать копеек… Кстати, если надумаешь еще о ком-нибудь написать, будем рады.

– Я тоже буду. Пока.

Выбросив вилку, новорожденный журналист бросился в туалет, где всегда лежала стопка «Цемента». Но свежего номера там не оказалось. Пришлось бежать в канцелярию. Газета еще благоухала типографской краской. Шурик развернул ее, не уходя из канцелярии, и, пробежав глазами, нашел родную фамилию под статьей. Очерк был размещен не в рубрике «Ветер перемен», а в столбце «Творчество наших читателей» и назывался «Живет такой мастер».

«Вот уже второй десяток лет по-ударному трудится на нашем предприятии мастер арматурного цеха Федор Семиглазов. Совсем юнцом пришел он в цех, и с тех пор вся его жизнь крепко-накрепко связана с арматурой. Товарищи за глаза называют его „Железным Федором», а он и не обижается, скорее наоборот, гордится таким званием… Те, кто не первый год знаком с Федором Михайловичем, сказали мне по секрету, что больше всего на свете любит мастер почитать в обеденный перерыв своего знаменитого тезку Достоевского, а после прочтения надолго задумывается о загадках русской души. Может, благодаря этому сумел Федор Михайлович грамотно организовать производство арматуры в родном цеху, постоянно добиваясь отличных показателей? А недавно он выступил застрельщиком еще одной прекрасной инициативы. Полностью поддерживая борьбу правительства с пьянством, предложил организовать в цеху клуб трезвенников, в задачи которого входит агитация за здоровый образ жизни помощь оступившимся, создание выездной бригады, выпуск стенгазеты…»

Затем на полстолбца растянулась прямая речь героя публикации, в которой Семиглазов рассказывал о бескорыстной любви к животным и о необходимости перестройки сознания. Вместо шуриковского «Стыдно, товарищ» финал украсило:

«Так держать, Железный Федор!»…

«Что держать? – подумал Шурик. – Стакан, что ли?» Минут пять он переваривал прочитанное, пытаясь понять, в чем же смысл Ниночкиной фразы «чуть-чуть отредактировали». Ведь от первоначального варианта в статье остались только два слова. Александр Тихомиров. Наверное, в ту минуту Шурик напоминал Карлсона, который прыгнул с крыши и вдруг вспомнил, что оставил дома пропеллер. «Какой Достоевский?!! Какой клуб трезвости?!! Таким откровениям самое место в медицинской карточке душевно раненного! Я сейчас устрою этому „цементному» редактору клуб трезвости!»

Хлопнув дверью так, что в стоящей на канцелярском столе пишущей машинке звякнул колокольчик, Шурик выскочил в коридор, но вдруг замер, вспомнив загадочное слово «гонорар». Он присел на подоконник, еще раз, без суеты, перечитал очерк. «А может, и правда Семиглазов Достоевского любит? А матерится из-за близости к народу. Тем более кто нынче не матерится? Можно подумать, писатели наши, кудесники строки, исключительно высоким ямбом общаются. Или правители. Хрен там. Чешут похлеще гопоты у ларька. И водку трескают будь здоров! Что, Достоевский не пил? Поговаривают, еще как закладывал, особенно когда в карты продувался… В общем, для двадцати двух рублей совсем и не плохо…»

В следующем номере, не без участия Ниночки, появилась еще одна заметка начинающего журналиста Александра Тихомирова.