Андрей Шляхов. Психоаналитик. Шкатулка Пандоры
— Не знаю, много ли правды в том, что вы говорили, — задумчиво заметил генерал, — но знаю наверное, что вы нестерпимо начинаете форсить, чуть лишь вам капельку позволят забыться… Каково это — играть со смертью, как с котенком, забавляясь сознанием своего могущества? Каково это — проникать в дальние закоулки чужого сознания, открывать давно и навсегда запертые двери и ужасаться увиденному там? Да, в знании может крыться не только печаль, но и ужас, а опрометчивые исследователи чужих умов могут запросто лишиться своего. Главный вопрос психоаналитического детектива не «кто виноват?», а «почему?». Только тот, кто понимает мотивы, управляющие другими людьми, может считать, что он знает людей. Свобода выбора существует, потому что мы сами делаем выбор. Никакой свободы выбора не существует, потому что выбор делаем не мы, а что-то внутри нас. Свобода выбора в отказе от выбора как такового. Пройти мимо — только в этом свобода. И ни в чем ином. Только можно ли пройти мимо себя? Пройти и не поинтересоваться: «А что там внутри?»
1
Смерть пугает всегда. Скоропостижная — в особенности. Сидит человек, обедает в узком семейном кругу, шутит, улыбается и вдруг закатывает глаза, хрипит, роняет нож с вилкой, падает лицом в тарелку с недоеденной тушенной в сметане печенкой и перестает реагировать на происходящее. — Ма-а-акс! — укоризненно протянула женщина, сидевшая напротив. — Что за глупые шутки? Правильный уход за лицом и искусный макияж способны творить чудеса. Женщина выглядела лет на тридцать и только по набухшим венам на руках можно было догадаться о том, что на самом деле она гораздо старше. Сидела женщина не на стуле, а в инвалидной коляске. Ноги ее были укрыты красным пледом в крупную клетку, совершенно не сочетавшимся с элегантным черным платьем. На тарелке перед ней лежал одинокий стебель спаржи, от которого она только что отрезала кусочек, но еще не успела отправить его в рот. Максим Велманский под настроение мог пошутить, иногда очень остроумно, иногда — жестоко, но сейчас он, кажется, не притворялся. Уткнулся в тарелку, бликуя бритым черепом, безвольно свесил руки вниз и не шевелился. — Макс! — строже и в то же время растеряннее повторила женщина в инвалидной коляске. — А-а-а! — закричала третья участница обеда, закрывая руками красивое лицо с внезапно исказившимися чертами. На ее крик, быстро перешедший в истошный вопль, прибежали горничная и домработница, она же — повар. Впрочем, хозяин дома, приверженец старинных традиций, просто бредивший девятнадцатым веком, предпочитал именовать ее не поваром, а кухаркой. Он и жену свою никогда не называл женой, предпочитая церемонное «супруга», а порой еще более церемонное «моя благоверная». Чуть позже прибежал водитель Велманского. Минут пять в столовой царила суматоха, потом горничная выкатила коляску с женщиной, повторявшей: «Нет, нет, не может быть, нет, нет», домработница увела ту, что кричала (теперь она только всхлипывала), а водитель вызвал «Скорую» и полицию. Потоптавшись немного возле мертвого хозяина, он покачал головой и сказал вслух: — Где стол был яств, там гроб стоит. Водитель считал себя интеллигентным и образованным человеком. До того как ринуться в пучину предпринимательства, откуда едва удалось выбраться живым, он два года проучился на факультете управления Тверского университета. Покойник никак не отреагировал на цитату из классики. Водитель подошел к окну, снова достал из кармана пиджака мобильный, нашел нужный номер, позвонил и, как только ему ответили, тихо и быстро сказал: — Марина, это Юра. |
