На уже полностью развернувшейся первой стадии биологического рождения маточные схватки периодически сдавливают плод, но шейка матки всё ещё не раскрыта. Каждая схватка вызывает сдавливание маточных артерий, и плоду угрожает нехватка кислорода. Воспроизведение в памяти этой стадии рождения — одно из самых худших переживаний, которые могут быть у нас в процессе самоосвоения, включающего холотропные состояния. Мы заперты в чудовищном клаустрофобийном кошмаре, преданы мучительной эмоциональной и физической боли и пребываем в ощущении крайней беспомощности и безнадёжности. Чувства одиночества, вины, бессмысленности жизни и экзистенциального отчаяния достигают метафизических размеров. В столь тяжелом положении человек часто бывает уже полностью убеждён, что это состояние не кончится никогда и никакого выхода нет. Триада переживаний, характеризующих это состояние, — чувство умирания, сумасшествия и безвозвратности.

Воспроизведение в памяти этой стадии рождения, как правило, сопровождается образами людей, животных и даже мифических существ, пребывающих в состоянии страдания и безнадёжности, схожим с положением плода, зажатого в клещи родового канала. Мы переживаем отождествление себя с узниками в темницах, жертвами инквизиции, обитателями концлагерей или приютов для умалишенных. Наши страдания уподобляются страданиям попавших в капкан животных или достигают архетипических измерений.

Мы чувствуем нестерпимые мучения грешников в аду, крестные муки Христа или же напрасные труды Сизифа, вкатывающего свой камень на гору в глубочайшей преисподней Гадеса. Другие образы, которые возникали в сеансах, где господствовала эта матрица, включали греческие архетипические символы бесконечного страдания Тантала и Прометея и иные образы вечного проклятия, такие, как Вечный жид Агасфер и Летучий голландец.

Находясь под влиянием этой матрицы, мы поражены избирательной слепотой и не способны увидеть что-либо положительное в нашей жизни и в человеческом существовании вообще. Связь с божественным измерением кажется непоправимо разорванной или утраченной. Сквозь призму этой матрицы жизнь кажется театром абсурда, фарсом, где играют марионетки и бездушные роботы, или жестоким номером в цирковом балагане. Для подобного умонастроении достоверным и уместным описанием существования оказывается лишь экзистенциальная философия. В этой связи интересно упомянуть, что на работу Жан-Поля Сартра глубоко повлиял плохо подготовленный и не завершенный сеанс мескалина, в котором господствовала БПМ-2 (Riedlinger, 1982). Поглощенность Самуэля Беккета жизнью и смертью и его поиски Матери также обнажают сильные перинатальные влияния.

Естественно, что кто бы ни очутился лицом к лицу с этой стороною души, он ощутил бы чувство огромного отвращения и нежелание сталкиваться с этим и дальше. Ведь если войти в это переживание более глубоко, то оно покажется подобным встрече с вечным проклятием. И всё-таки самый скорый путь прерывания невыносимого состояния означает капитуляцию перед ним и его принятие. Этот разрушительный опыт тьмы и бездонного отчаяния известен из духовной литературы как Темная ночь души. Однако эта важная стадия духовного раскрытия может обладать колоссальным очищающим и освобождающим действием.

Наиболее характерные черты БМП-2 могут быть проиллюстрированы в следующем отчёте.

Атмосфера казалась всё более и более зловещей и чреватой скрытой опасностью. Казалось, вся комната начала поворачиваться, и я почувствовал, как падаю в самую середину пугающего водоворота. Мне тут же пришлось вспомнить о бросающем в дрожь описании подобного случая в «Погружении в Гольфстрим» Эдгара Аллана По. Мне чудилось, что вещи в комнате, кружась, летают вокруг меня, и в моём уме всплыл другой литературный образ — торнадо из романа «Волшебник из страны Оз» Фрэнка Бома, вырвавшего Доротею из монотонного житья в Канзасе, и пославшего её в путешествие, странное и полное приключений.