Представляется, что гораздо прогрессивнее было бы, вопреки традиционной рефлекторной теории, отстаивание И. М. Сеченовым позиции, что поведение человека определяется не только внешними (афферентными) раздражителями, но и образами представлениями, мыслями. Однако он пытается во что бы то ни стало доказать чувствующее начало и наших представлений, и произвольных движений, поэтому особое внимание уделяет обсуждению вопроса, почему чувствующее возбуждение часто остается субъектом незамеченным.

Первая причина: к ясной по содержанию ассоциации примешивается темная мышечная, обонятельная или какая либо другая. При резкости первой вторая или вовсе не замечается, или замечается очень слабо. При этом пример он приводит под стать примеру с дверью. «…Днем я занимаюсь физиологией, вечером же, ложась спать, думаю о политике. При этом случается, конечно, подумать иногда и о китайском императоре. Этот слуховой след ассоциируется у меня, следовательно, с ощущениями лежания в постели: мышечными, осязательными, термическими и пр. Бывают дни, когда или от усталости, или от нечего делать ляжешь в постель, и вдруг в голове – китайский император. Говорят обыкновенно, что это посещение ни с того ни с сего, а выходит, что он у меня был вызван ощущениями постели» [1953, с. 94]. Спрашивается, почему, если это рефлекс (по нашей терминологии – условный), он не проявлялся каждый раз, как Сеченов ложился в постель?

Вторая причина: с рядом логически связанных представлений ассоциируется представление, не имеющее к ним ни малейшего отношения. В таком случае, пишет Сеченов, человеку кажется странным искать причину возникшей мысли из последнего представления, а именно оно и явилось толчком к этой мысли. С этим можно полностью согласиться, но здесь речь не идет о неосознаваемых раздражениях как первом звене рефлекторного акта.

Третья причина: ряд сочетанных представлений длится иногда в сознании очень долго. В таком случае, по Сеченову, человеку очень трудно вспомнить, что именно вызвало в нем данный ряд мыслей. Однако все эти случаи доказывают только одно: беспричинных психических актов не бывает, все они детерминированы не только внешними, но и внутренними факторами. Но при чем здесь рефлекторный характер произвольных движений? Все примеры, приведенные Сеченовым, к ним не относятся.

Очевидно, что многие выученные и произвольные (психические) поведенческие реакции человека не вписываются в трехзвенную модель рефлекса.

Кроме того, в рассуждениях Сеченова о рефлекторном характере произвольных движений (а для него это синоним психического акта) тесно переплетаются две линии, которые им не дифференцируются. Первая связана с генезисом и по сути условнорефлекторным (пользуясь павловской терминологией) механизмом формирования психических актов у ребенка в онтогенезе, а вторая – с механизмом запуска (воспроизведения) выученных произвольных движений в каждом конкретном случае. Очевидно, что это не одно и то же, хотя и в том, и в другом случае может участвовать механизм ассоциации, на который указывает Сеченов. Ведь одно дело наличие ассоциативной связи между внешним раздражителем и безусловным рефлексом, а другое – наличие ассоциации между представлением какой либо ситуации и реакцией на нее (а может быть, и отсутствием таковой).

Учитывая все это, утверждение И. М. Сеченова, что «все без исключения психические акты, не осложненные страстным элементом… развиваются путем рефлекса. Стало быть, и все сознательные движения, вытекающие из этих актов, движения, называемые обыкновенно произвольными, суть в строгом смысле отраженные», и что «…вопрос, лежит ли в основе произвольного движения раздражение чувствующего нерва, решен утвердительно» [1953, с. 93–94; выделено мною. – Е. И.], выглядит излишне обобщенным.

Существенным в представлениях Сеченова о произвольных движениях является наличие в рефлекторном акте механизма, задерживающего их.