Я задал Хаксли ряд вопросов относительно его субъективных ощущений. Он объяснил, что они были почти такими же, как и раньше, за одним исключением: несколько раз у него возникало смутное ощущение, будто "что-то происходит", но он не знал, что именно. Он не сознавал того, что делалось вокруг.
Были проведены и другие эксперименты, в которых он должен был войти в состояние "глубокой рефлексии" и ощущать, чувствовать определенный, заранее обусловленный цвет; сигналом для пробуждения было пожатие его правой руки. Когда Хаксли решил, что полностью погрузился в это состояние, я сильно потряс его за левую руку, затем больно ущипнул за тыльную сторону обеих ладоней, так что на них даже остались следы моих ногтей. Хаксли никак не реагировал на эти физические стимулы, хотя я следил, не движутся ли его глаза под полуприкрытыми веками, не изменились ли его пульс, частота дыхания. Однако приблизительно через минуту его руки, лежащие в начале эксперимента на подлокотниках кресла, медленно приподнялись приблизительно на дюйм, опустились, и всякое движение прекратилось. По условному сигналу Хаксли легко проснулся.
Его субъективные ощущения свелись к тому, что он "потерялся в море цвета", он просто чувствовал, ощущал этот цвет, "сам был цветом", "полностью был растворен в нем", он утратил ощущение самого себя как личности в этом цвете. Затем Хаксли неожиданно почувствовал, что теряет этот цвет, уходит от него в какую-то бессмысленную путаницу, он понял, что ему надо только открыть глаза, и тогда он выйдет из этого состояния.
Он помнил об обусловленном стимуле, но не мог припомнить, получил ли его. "Я могу только логически умозаключить, что он был дан, исходя из того факта, что я вышел из состояния глубокого транса". Косвенные вопросы показали, что Хаксли не помнит и физических стимулов. Он совершенно не обратил внимания на следы ногтей на тыльных сторонах своих рук.
Процедура была повторена вновь, но к ней добавилось еще одно условие: когда я понял, что Хаксли достиг состояния "глубокой рефлексии", я несколько раз настойчиво попросил его при пробуждении рассказать мне о книге, которую я осторожно положил перед ним. Результаты совпали с результатами предыдущего опыта. Он снова "потерялся -- был полностью поглощен; это можно только ощущать, но нельзя описать -- это такое обворожительное, удивительное состояние -- чувствовать себя частью беспрерывной игры цвета, который так мягок. нежен, всепоглощающ. Это удивительно!". Он ничего не помнил о моих настойчивых просьбах и о других физических стимулах. Он помнил обусловленный сигнал, но не знал, получил ли его. Он только мог предположить, что сигнал был подан, так как вернулся в обычное состояние сознания. Присутствие книги ему ни о чем не говорило. Он только добавил, что возникновение у него состояния "глубокой рефлексии" при погружении в ощущение цвета было одинаковым, но не идентичным с его психоделическими опытами.
Далее я попросил Хаксли войти в состояние "рефлексии" в целях запоминания телефонного звонка и получения срочного письма. Несмотря на ряд повторных попыток, он "выходил" из этого состояния, объясняя: "Я обнаружил, что мне нечего делать, поэтому вышел из этого состояния". Его воспоминания ограничивались тем, что рассказывала его жена, и все подробности были связаны с ней, а не с внутренними ощущениями, возникавшими у него в то время.
Я решил проверить, мог ли Хаксли включить в свое состояние "глубокой рефлексии" другого человека. Эта идея сразу же заинтересовала его, и мы решили, что он войдет в состояние "глубокой рефлексии" и попробует поразмышлять о некоторых своих психоделических опытах. Он выполнил это очень . интересным, интригующим образом. Когда Хаксли вошел в это состояние, он начал отрешенно делать отрывочные замечания, главным образом, в форме комментариев, адресованных самому себе. |