Он словно одновременно был двумя разными людьми: ребенком и взрослым. Стоило подумать о Маме, и Норман становился маленьким мальчиком, говорил и думал как ребенок, по‑детски реагировал на все. Но когда он оставался сам с собой, – ну не совсем так, когда он держал в руках книгу, – он превращался во взрослого мужчину с развитым интеллектом. Достаточно развитым, чтобы осознать, что он может страдать легкой формой шизофрении, а скорее всего каким‑то видом невроза.

Разумеется, не очень‑то нормальное положение. Быть Маминым маленьким мальчиком не очень‑то просто. С другой стороны, до тех пор пока он сознает существующую опасность, он может справляться с ней. А также с Мамой. Ей просто повезло, что он знает, когда нужно снова стать взрослым, и, что бы она ни говорила, он разбирается не только в психологии, но и в парапсихологии.

Да, ей просто повезло, повезло, когда умер дядя Джо Консидайн, и снова, на прошлой неделе, когда появилась эта девушка. Если бы он не вел себя как взрослый мужчина, сейчас бы Маму ожидали серьезные неприятности.

Норман потрогал бритву. Острое лезвие, очень острое. Надо быть осторожным, чтобы не порезаться. Правильно, и еще надо не забыть спрятать ее, когда он побреется, запереть в таком месте, куда не сможет проникнуть Мама. Опасно оставлять на виду у Мамы такие острые предметы. Вот почему готовил в основном он, Норман, и тарелки тоже мыл он. Мама до сих пор любила убираться в доме – ее собственная комната всегда была идеально чистой, – но на кухне всегда управлялся Норман. Нет, открыто Норман ничего ей не сказал, просто взял на себя новую работу.

Мама тоже ни разу не заговаривала об этом, и слава Богу. С тех пор как приехала девушка, с прошлой субботы, минула целая неделя, и они ни разу даже не заикнулись о том, что произошло тогда. Такой разговор только расстроил и растревожил бы их обоих. Мама наверняка чувствовала это: кажется, она намеренно избегала его, большую часть времени просто отдыхал? у себя в комнате и почти не общалась с ним. Может быть, Маму мучила совесть.

Так оно и должно быть. Мама – чудовище. Пусть даже ты не вполне нормальный, это ясно каждому. Мама должна страдать по‑настоящему.

Возможно, ей помогла бы исповедь, но Норман все же был рад, что она не заговаривала с ним. Потому что он тоже страдал. Но не от угрызений совести – от страха.

Всю неделю он боялся, что все раскроется. Каждый раз, когда к ним въезжала машина, у него едва не разрывалось сердце. Даже когда мимо дома по старому шоссе просто кто‑то проезжал, по телу пробегала нервная дрожь.

Конечно, в прошлую субботу он хорошенько все убрал там, на краю трясины. Он приехал на своей машине, нагрузил прицеп дровами; когда он закончил работу, в этом месте не оставалось ничего, что могло бы вызвать подозрения. Ее сережку он тоже отправил в трясину. Вторая так и не нашлась. Можно было чувствовать себя в безопасности.

Но в среду ночью, когда на шоссе показалась патрульная машина и остановилась возле дома, он едва не потерял сознание. Полицейский просто хотел позвонить от них. Потом Норман сам признал, что выглядел потешно, но в тот момент ему было не до смеха.

Мама сидела возле окна в своей спальне; полицейский не заметил ее, и слава Богу. За прошлую неделю она что‑то часто подходила к окну. Может быть, тоже боялась. Норман пробовал говорить, что лучше ей не показываться людям, но не смог заставить себя объяснить почему.