Изменить размер шрифта - +
Или на тот случай, когда тебе не хочется ни с кем разговаривать. Или…]

 

 

Наверное, счастливый брак – это когда можно стричь ногти, не испытывая никакого дискомфорта от присутствия половины. Или и вовсе – стричь ногти друг другу. На ногах. И получать от этого удовольствие. И в миллионный раз шутить одно и то же – и шутка будет всё так же остроумна. Даже если для всего остального мира вы – юродивые… Ты никогда не стригла при муже ногти на ногах. Ты вообще их редко стригла дома – ты делала педикюр в салоне. Он стриг при тебе ногти?.. Да? Нет? Не помнишь. В этом месте тоже амнезия. Фрагментарная? Мозаичная? Таких нет. Значит, в этом месте у тебя склероз. Можно ли помнить то, чего не было? Было ли то, чего не помнишь?.. Вопрос однозначно не риторический. Философский. Подразумевается, что ответ должен быть остроумным. Должен… Разве это счастливый брак – не помнить ни да, ни нет? Помнишь, что шутки его не были остроумными. Твои, впрочем, тоже… Всё больше язвила последние годы. Он прав. Ты плохая. Он тебе так помог, вырастил, выкормил, воспитал, а ты… Нет, правда-правда. Всё – правда. Нечего возразить. Тебе нужна была радость бытия… Ну, или хотя бы покой быта на тот момент. Он обеспечил тебе покой. После плато покоя кривая твоего возбуждения поползла вверх, к туманным пикам бытия, а он так и остался на своём спокойном прозрачном бытовом плато. Быту мёртвое сердце не помеха. За пределами этой равнины…

 

 

 

 

– Привет. Это я.

Молчание.

– В общем, со мной всё в порядке. Я не помню прошедшие два дня. Извини, если заставила волноваться.

Молчание. Нервическое мужское молчание. Укоряющее. Пауза, позволяющая «блудной» жене осознать всю пропасть содеянного и уже приступать к покаянию и самоистязанию.

– Надеюсь, мне удастся выяснить, что со мной было, и после этого я решу, как быть. Если ты сам не решил прежде меня. Если ты продолжишь молчать, я нажму отбой. Считаю до трёх. Один…

– Где ты? – сдавленно проговорила трубка, не до конца, по-видимому, определившаяся со степенью жестокости предполагаемой меры морально-нравственного пресечения.

 

 

– Волноваться?! О, нет! Ты не заставляла меня волноваться. Ты разозлила меня! Я вернулся домой, тебя нет. Ни записки, ни звонка. И вот, когда я уже обзвонил всех твоих знакомых, и даже набрал номер твоей ужасной подруги, и собирался обзванивать морги, моя дорогая жена звонит мне поутру и весело сообщает, что я не должен её искать, потому что ей со мной никак. Да-да, ты так и сказала, Александра. Не «плохо». Не «отвратительно». Не «хорошо, но…». Ты сказала, что тебе со мной «никак», и весь твой мир из-за этого превратился в «упаковочную стружку», такую же безликую и противную, как я.

– Я не помню. У меня амнезия. Скорее всего, именно та, которую принято называть стрессовой. Поверь, я правда не помню, что звонила тебе и говорила такое. Хотя… Это очень похоже на то, что я испытываю. Так что, наверное, это была я. И я говорила правду. Мало того, тебе должно быть приятно, что ты так прочно вколотил в меня чувство долга, что даже в изменённом состоянии сознания я звоню тебе из отделившегося от общего потока пласта сообщить, чтобы ты не волновался и не трезвонил по моргам. Согласись, не так уж и плохо для невменяемой. Что ещё я говорила?..

 

 

– Да? Я всё это, наконец, тебе сказала? – Сашка рассмеялась. – Жаль, что я этого не помню. Правда, жаль. А что ты мне отвечал?

– Ты издеваешься?! Александра, немедленно скажи, где ты, я приеду! Звонили с твоей работы.

Быстрый переход