— Мне твоя предыдущая причёска больше нравилась, — призналась Зейна.

Тина провела рукой по стриженой голове.

— На войне не до красоты, главное — удобство. Это я уже обросла немного. Было-то вообще... то есть, ничего не было, ноль. А ты... красивая очень. — Взгляд Тины стал смущённо-тёплым, губы дрогнули в улыбке. — Только выглядишь усталой.

Зейна не стала говорить, что работа над заказом на крылья измотала её. Непосвящённому человеку со стороны трудно было понять. Казалось бы — сиди, рисуй. Но под конец дня Зейна падала почти замертво, будто не кистью водила, а лопатой или кайлом махала. Легче было поучаствовать в нескольких воздушных боях подряд.

— Да, есть немножко, — сдержанно улыбнулась она. — А у тебя как дела?

— Воюем, — ответила Тина, и сдавалось Зейне, что за этим скромным и кратким ответом тоже стояло очень многое, как и у неё.

Не хотелось отрываться друг от друга, а хотелось говорить, говорить бесконечно. Зейна почти с отчаянием посмотрела на холст. Нельзя прерываться ни на минуту, чтобы не выбиться из графика: одна пара крыльев за один день.

— Тин, ты не против, если я буду работать? Разговору это не помешает.

— Да, разумеется! Делай, как тебе удобно. А может, я лучше попозже зайду, чтоб не отвлекать тебя?

— Нет-нет, что ты... Когда ты зайдёшь, я буду уже дрыхнуть без задних ног. У меня подъём в пять утра, пять минут на умывание, до полудня работа, с полудня до часу перерыв на обед, а потом до двенадцати ночи снова работа. Вот такой вот график.

Тина нахмурилась.

— Ничего себе... С ума сойти! Так вот почему ты такая усталая... Слушай, а тебе обязательно вот так?.. Ну, то есть, может, отдыхать можно было бы побольше?

Зейна вздохнула.

— Тин, не могу. Результата этой работы очень ждут. Это очень нужно и важно.

— Но ты же выматываешься!

— Что поделать, Тинок... — Зейна улыбнулась устало и ласково. — Такая у меня тут война. Я ведь не работаю даже, я воюю здесь. Ты с ребятами — там, в небе, а я — здесь, за холстом. Скажи, ты щадишь себя в бою? Нет. Бьёшься насмерть: или ты врага свалишь, или он тебя. Вот и я не имею права расслабляться. И скажу честно, здесь воевать оказалось потяжелее, чем в небе.

Она снова принялась за работу, хотя отчаянно хотелось просто сидеть, бездельничать, пить чай и разговаривать с Тиной. Им было о чём рассказать друг другу, у каждой за плечами накопился опыт — и боевой, и просто жизненный. В последний раз они беззаботно танцевали за несколько дней до войны... Казалось, что с того вечера в клубе для лётчиков прошла целая жизнь. Вечность.

Тина успела поучаствовать в множестве воздушных схваток, три раза её подбивали, но каждый раз она успевала катапультироваться с парашютом. Были и ранения: два лёгких, с которыми она продолжала воевать, сделав лишь перевязку, и одно серьёзное, после которого она месяц провалялась в госпитале. Именно там пришлось так кардинально и не совсем по своей воле изменить причёску. Выписалась она недавно — а тут и отпуск ей дали.

Зейна снова слегка поёжилась, и даже не плечами, а сердцем.

— Вот это, — она провела рукой по лицу наискосок, имея в виду шрам, — тоже... в этот раз?

— Ага, это самое свежее боевое украшение. — Встав, Тина подошла к взгромоздившейся на высокий табурет перед холстом Зейне, мягко взяла сзади за плечи. — Что, очень страшно выглядит? Волосы-то отрастут, а это уже не спрячешь.

Зейна, застыв на миг с нежной болью в сердце, обернулась через плечо, улыбнулась:

— Нет, что ты, Тиночек. Будь у тебя даже всё лицо в шрамах, это меня не испугало бы. Потому что твои глаза — по-прежнему твои, и голос твой, и вообще вся ты...

Руки Тины погладили её плечи.