На пороге Евгения Германовича встретил кот. Кота звали по разному. Хозяин – всегда Тихоном или Тишкой, самое то для приличного кота. Хозяйка по разному, под хорошее настроение или при гостях говорила – Кот или Эйтыидисюда. А если что не по ней, такое бывало гораздо чаще, то звала Тихоном Хренниковым или Заберисвоегоидиота. Длинновато, конечно, зато сразу понятно, чего следует ожидать. А также то, что Анна Иосифовна терпеть не могла данного кота и творчество его тезки композитора Хренникова. Кот с композитором лично знаком не был, но товарищу по несчастью сочувствовал, хозяйке платил высокомерным презрением и ни на одну из четырех кличек принципиально не отзывался. Ждал, когда хозяин позовет – Тишка, мол, ну иди сюда, не слышишь, что ли? Слышу, бегу, вот он я, мр р ряу, тебе подставить ушко или спинку? Чеши на здоровье, не жалко.

Для встречи любимого хозяина был предусмотрен ритуал, которым оба никогда не пренебрегали: кот в два прыжка взбирался Евгению Германовичу на плечи, терся об щеку и изучал принесенные с улицы запахи, будто новости в свежей газете просматривал. Хозяин терпеливо ждал, потом говорил – хороший, хороший зверь, осторожно спускал на пол и гладил по выгнутой пушистой спине. Хозяйка при этом всегда фыркала и говорила – какая гадость, вечно у тебя шерсть на одежде. Иногда кот пытался представить себе, что будет, если он вот так взберется на плечи хозяйке, тут то ему и одного прыжка хватит, невысоко. И тоже фыркал, потому что он с юмором был кот, понимающий.

На этот раз от хозяина пахло как всегда – туалетной водой и хозяйкиными духами (зачем, ну зачем они это делают?!), машиной, улицей, был еще запах незнакомый, не уличный, и еще… Кот принюхался – да, запах беспокойства. Порядочные коты всегда умеют определять чувства по запаху. Страх, радость, тревога, скука, злость… принюхивайся, не ленись, и всегда будешь в курсе происходящего.

– Хороший, хороший зверь, – пробормотал Евгений Германович, спустил кота на пол и погладил вскользь, безответственно.

Кот дернул спиной и пошел в комнату, всем своим видом показывая, что не больно то и хотелось.

– Нам тут с тобой письмо оставили, представляешь, Тихон? – бормотал хозяин, разуваясь и пристраивая на вешалку жилет со множеством карманов. – Теряюсь в догадках. И вела она себя как то странно, заплакала даже…

– Поду умаешь, – совсем не заинтересовался кот. – Она вечно то поет, то злится, то Эйтыидисюда, то Тихон Хренников пошел отсюда, вот отлично на самом деле, когда ее дома нет.

– На пианино, сказала… – продолжал хозяин, проходя в гостиную. – Нет ничего. Ты не брал? Ладно, ладно. Что ты выдумала, а?

Это он обращался к портрету хозяйки, который стоял на пианино – ничего так, рыжая, волосы длиннющие, как облако вокруг лица. Пушистая, короче говоря.

Евгений Германович, пожав плечами, осторожно открыл крышку пианино. Точно, на клавиатуре лежал свернутый вчетверо листок бумаги.

– «Женя, если ты читаешь это письмо, значит, я так и не решилась тебе сказать…» Ну давай, говори, я слушаю, – согласился Евгений Германович. – «Я должна была, такие вещи полагается говорить в глаза, но не смогла, поэтому я вот так тебе скажу, а ты смотри на мой портрет, будто это я говорю…» Черт, тут неразборчиво, да еще и перечёркано все! Очки мои где?

Кот подошел поближе и почувствовал, что тревожный запах стал сильнее, уже и в воздухе пахло неприятностями. Уйти бы на кухню и наконец спокойно поесть, раз хозяин вернулся, а хозяйки нет, и стало быть, все отлично, но нехорошо его бросать, мало ли что.

Но что было написано дальше, кот так и не узнал, потому что хозяин стал читать про себя.