Изменить размер шрифта - +
Потом Настя видела, как они одеваются, мама заботливо проверяет, есть ли у Насти в кармане носовой платочек, вот ждут троллейбус на остановке… Настя, сидя под пледом, всерьез начинала переживать, если троллейбуса долго не было — так ведь и в цирк опоздать можно! Она видела, как будто находилась в цирке, блестки на трико воздушных гимнастов, смешной красный нос и широченные штаны клоуна, вдыхала острый запах цирка, который невозможно перепутать ни с каким другим, чувствовала вкус мороженого, которое в цирке было каким-то особенным, гораздо вкуснее, чем купленное просто на улице…

Настя росла, мечты менялись, а привычка осталась прежней. Теперь она уже стеснялась забираться в груду подушек, да еще и накрываться пледом. Она просто, лежа в кровати, натягивала одеяло на голову, делала из него домик и часами лежала так, мечтая, мечтая…

 

Ну, теперь она мечтала уже не о куклах. Вернее, по большей части не о куклах — изредка она о них все-таки вспоминала. Теперь она представляла себе, как мама с папой мирно пьют на кухне чай с пирогом. Невыносимо вкусно пахнет горячими яблоками и корицей, папа сидит за столом, и мама подает ему чашку с чаем. Слегка склоняется над начинающей лысеть головой отца и шутливо чмокает его в макушку. А из-за кухонной двери на это смотрит она сама, Настя. Отец замечает ее: «Настёнка, а ты что там прячешься?! Сейчас поймаю!»

Настя с веселым визгом опрометью кидается бежать по коридору, но отец догоняет ее, ловит сильными руками и подбрасывает в воздух — высоко, так, что Настя успевает заметить пыль на лампочке. А ведь она уже большая — ей целых восемь лет.

Об этом теперь приходилось только мечтать. Мать с отцом почти не разговаривали. А потом папа вообще исчез из их дома. На недоуменные Настины вопросы мать не отвечала, отмалчиваясь, но как-то раз ее прорвало:

— Да хватит тебе о нем твердить! Хватит уже! — И она в сердцах швырнула тряпку, которой мыла пол, так, что на чистый холодильник полетели грязные брызги. Это испугало Настю куда больше, чем крик матери. Молча забившись в угол, девочка обиженно и испуганно смотрела на нее.

Не выдержав этого пристального взгляда широко распахнутых детских глаз, блестящих от подступающих слез, мать схватила Настю в охапку, прижала к себе и расплакалась сама:

— Настенька, дочка, прости меня!

Тут Настя испугалась еще сильнее и тоже заревела в голос.

— Не плачь, доченька, не плачь! — всхлипывала мама. — Только про отца не спрашивай больше… не нужны мы с тобой ему, Настенька, бросил он нас, бросил!

— Как это — бросил? — недоуменно спросила дочь.

— А вот так… Ты у меня уже большая, умная, все понимаешь. Папка твой решил, что мы с тобой ему надоели и без нас ему лучше будет. Вот и уехал он от нас.

В Настином классе чуть ли не у трети ребят родители развелись, и она понимала, что это значит. Только вот сейчас никак не могла понять, что такое могло случиться с ее мамой и папой. Разводятся ведь люди, наверное, из-за того, что кто-то оказался плохим. Разве от хороших людей уходят? А ведь мама и папа — они оба хорошие, так как же они могут развестись?

Осторожно она спросила, боясь услышать утвердительный ответ:

— Мам… а вы с папой развелись, да?

— Да, доченька, — вздохнула мать, крепче прижав к себе худенькое тельце дочери с торчащими, как крылышки, лопатками.

— А это насовсем? — с робкой надеждой задала Настя следующий вопрос.

Ответ матери эту надежду разбил. Нужно было привыкать жить вдвоем.

Постепенно такая жизнь стала привычной, и Настя перестала ждать знакомого отцовского двойного звонка в дверь. Мечты о домашних чаепитиях втроем сменились другими…

Классу к третьему-четвертому девчонки начали оживленно шушукаться друг с другом, бросая кокетливые и внимательные взгляды на мальчишек.

Быстрый переход