В затылок ему дышал брат Эдвард (1877), который выступал за «Орехово» в самые звездные его годы – с 1911-го по 1914-й, а также несколько раз надевал футболку сборной команды «Вся Москва». Он принимал участие в матчах московской сборной против команды Финляндии 3 и 9 мая 1912 года (2: 7 и 0: 4), а также 1 октября того же года против немецкой команды из города Киля (0: 3). 7 октября 1912 года в составе сборной Москвы он выходил на поле в Петербурге, в матче первенства России, против сборной этого города (1: 4). Именно тогда этот талантливый футболист был… завербован английской разведкой, поскольку футбол в России внедрялся англичанами не только ради спортивного, но и ради политического интереса. А вербовщиком Эдварда Чарнока был небезызвестный дипломат и разведчик Брюс Локкарт.

Он приехал в Москву в январе 1912 года в качестве вице-консула Великобритании (затем он станет генеральным консулом). Брюс поселился на частной квартире у вдовы писателя Эртеля, друга Толстого. Достаточно быстро завел широкий круг знакомств в среде интеллигенции, промышленников. Как напишет он сам чуть позже: «Для того чтобы стать настоящим работником контрразведки, оставалось завоевать лишь знать, купечество…»

Подвизался Локкарт и в футболе, благо этот вид спорта в России активно популяризировали его соотечественники – те самые Чарноки. По его же воспоминаниям:

«Почти что первыми англичанами, которых я встретил, были братья Чарноки – Эдуард и Гарри. Оба были ланкаширцами и связаны с хлопчатобумажной промышленностью. В то время Гарри, младший брат, был директором хлопчатобумажной фабрики в Орехово-Зуеве Владимирской губернии.

Орехово-Зуево являлось одним из наиболее беспокойных промышленных центров, и там Чарнок, в качестве противоядия водке и политической агитации, ввел футбол. Организованная им заводская команда была в то время чемпионом Москвы.

Обо мне в кругах английской колонии ходили слухи, что я – блестящий футболист, вероятно, потому, что меня спутали с моим братом. Не справляясь о том, какой вид игры я практикую – круглым или овальным мячом, Чарноки попросили меня вступить в состав „морозовцев“, как называлась их заводская команда. Позднее, когда я ближе познакомился с этими северянами, я понял, какие они прекрасные ребята. А Чарноки с тех пор сделались моими верными друзьями, и я всегда считал мой футбольный опыт с русским пролетариатом самой ценной частью моего русского воспитания. Я боюсь, что опыт этот принес мне больше пользы, чем моему клубу. С трудом я справлялся с порученным местом в команде. Несмотря на это, матчи были очень интересны и вызывали огромный энтузиазм. В Орехове нам приходилось играть перед толпой в десять – пятнадцать тысяч человек. За исключением проигрышей иностранным командам, мы редко проигрывали…»

Так, катая мяч по зеленому газону, а попутно шпионя (собирая ценную информацию из разных сфер российской жизни), вице-консул и его спортивные товарищи дожили до 1917 года. А потом грянул февраль, и одному из Чарноков – Эдуарду – пришлось спешно покинуть Россию: в мае рабочие его хлопчатобумажной фабрики потребовали немедленного увольнения своего заморского директора. Однако минуло всего четыре года, и весной 1921 года Эдуард Чарнок снова объявился на улицах Москвы. Почему? В те дни на волне нэпа здесь открылась английская торговая миссия во главе с Робертом Ходжсоном, и Эдуард был привлечен к ее работе. А затем, когда между Великобританией и СССР установились дипломатические отношения, Чарнок становится секретарем дипломатической миссии в Москве. Но эта должность была ширмой, поскольку основной его деятельностью был все тот же шпионаж. Чуть позже арестованный работник Госбанка В. Евреинов, который в течение восьми лет тайно снабжал секретной информацией английского разведчика Роберта Ходжсона, будет вспоминать следующее: «С Чарноком я неоднократно встречался, и тот обычно ко мне назойливо приставал с просьбой познакомить его с каким-нибудь военным или добыть точные сведения о бюджете Красной армии».