— «Заказали» его те самые Боровиков и Садальский.

— А их тогда кто замочил?

— А вот этого я не знаю. Предположения имеются, но я их придержу. Они к делу не относятся.

— Как это не относятся? — возмутилась Зина. — А вдруг их убрал тот же человек, который затеял все это с убийствами воров-«законников»?

— Нет, Зина. Пока закроем тему. Плохо то, что мы не можем сунуться в Москву. Бандюки, скорее всего, еще до завтрашнего вечера наведут на нас всех своих — от таксистов до проституток. Они уверены, что это Катя взорвала «Олимп» или хотя бы имеет к этому отношение. Тем более после того, как мы погасили их людей.

— Значит, так и будем сидеть? Конечно, самогонки много, вам, мужикам, только бы квасить — и все проблемы побоку! У нас ведь есть зацепка!..

Петрович прислушался и поднял руку, призывая к вниманию. По двору кто-то шел. Через несколько секунд в дверь постучали. Стук был какой-то робкий, нерешительный, как будто человек сомневался, туда ли он попал.

Все замерли. Филатов автоматически посмотрел на часы. Было шесть утра. Петрович двинулся к двери, Пак и атаман вместе с ним проскользнули в сени и притаились за стеллажами, десантник затолкал Зину в боковушку и отправился следом.

Дверь открылась. На пороге стоял Костя. Живой и, судя по всему, невредимый. Только очень усталый. И мокрый от начавшегося под утро дождя.

Немая сцена длилась недолго. Петрович и атаман, никогда не видевшее Костю раньше, потом хвастались, что сразу поняли, кто это. Но Пак и Филатов в ответ на это посмеивались, потому что обалдевший Петрович, увидев в кромешной тьме промозглого мартовского утра фигуру подростка, не нашел ничего лучшего, как спросить:

— Ты что, к Таньке? В такую рань…

Видимо, некие кавалеры у девчонки все-таки были.

— Нет, я не к Тане. А вы — Петрович?

— Так точно. А ты-то кто?

— Я — Костя. Мне Юрий Алексеевич ваш адрес дал…

И тут на сцене появился сам Юрий Алексеевич. Он бросился к парню, по дороге столкнувшись с Паком, затащил его в сени и принялся рассматривать при тусклом свете двадцативаттной лампочки. Потом шумно вздохнул и сказал:

— Я уже думал, что разучился удивляться. Оказывается, поспешил… Костя, откуда ты взялся?

Все разом заговорили, появились Зина и Таня, которые тут же потащили смущенного парня в комнату. С него стащили куртку, промокшие насквозь туфли, а Филатов, с плеч которого впервые за все это время свалилась огромная гора, с трудом удерживался, чтобы с ходу не засыпать Костю миллионом вопросов.

— Петрович, давай сухое белье, которое я позавчера стирала, и одежку! Смотрите, он же насквозь мокрый! — хлопотала Татьяна, которая, само собой, вслушивалась из своей боковушки в каждое слово, произнесенное Филатовым, и поняла, что это и есть тот самый три раза исчезавший и наконец чудом появившийся Костя.

Пак, снова принявший невозмутимый вид, сидел на диване, похожий на Будду, невесть каким макаром занесенного в подмосковную деревенскую хату. Зина, глаза у которой блестели в предвкушении Пулитцеровской премии за лучшую публикацию года, копалась в сумке. Наконец она извлекла маленькую цифровую фотокамеру и приготовилась снимать.

— Спрячь, — твердо сказал Филатов. — Мало ли к кому снимки попадут!

— Юра, я карту памяти от аппарата здесь спрячу так, что никто не найдет, она же крохотная, а когда все закончится, тогда и заберу, — заканючила журналистка. — Это же безопасно!

— Ну ладно, — подумав, согласился Филатов. — Два-три снимка и так, чтобы в кадре, кроме Костиного, лиц не было. Только спины. Да и в статье нас другими именами назовешь.

— Это как всегда, — радостно согласилась Зина и принялась выбирать ракурс съемки.