– Надеюсь, вы принесли какие‑нибудь новости? Мы все тут просто...

Полицейский выложил на стол сорванные фотографии, затем извлек из коробки карточки. Люиз опять заволновался:

– Простите, я не совсем...

– Одну минуту.

Ньеман расположил снимки и карты так, чтобы ректор мог видеть и те и другие. Опершись на стол, комиссар приказал:

– Сравните эти документы с именами ваших чемпионов и скажите мне: это одни и те же семьи?

– Извините, я не понимаю...

Ньеман придвинул документы ближе к ректору:

– Мужчины и женщины, чьи имена значатся на этих карточках, поженились. Я думаю, они принадлежат к вашему знаменитому университетскому братству; вероятно, в данное время из них вышли профессора, научные сотрудники, в общем, здешняя интеллектуальная элита... Взгляните на фамилии в карточках и скажите мне, действительно ли это родители и деды ваших сверходаренных воспитанников, побеждающих сегодня во всех спортивных соревнованиях.

Люиз схватил очки и вгляделся в документы.

– Ну, разумеется, мне знакомы большинство этих имен...

– Значит, вы можете подтвердить, что дети этих супружеских пар обладают исключительными способностями, как интеллектуальными, так и физическими?

Напряженное лицо ректора невольно расплылось в широкой улыбке. В мерзкой улыбке нескрываемого тщеславия, которую Ньеману безумно захотелось размазать по его физиономии.

– Ну, конечно... несомненно! Это новое поколение просто великолепно. Можете мне поверить, оно блестяще оправдает возлагаемые на него надежды. Впрочем, уже среди их предшественников встречались отдельные случаи такого рода. Для нашего университета подобные достижения являются особенно...

Ньеман вдруг осознал, что его отношение к «интелям» переросло из подозрительности в жгучую ненависть. Теперь он презирал этих умников всеми силами души. Его тошнило от их претенциозных высокомерных замашек, от их страсти расчленять, анализировать, измерять и описывать действительность, какою бы она ни была. Эти несчастные выродки вступали в жизнь, как в зрительный зал, и уходили со спектакля с разочарованным видом пресыщенных баловней судьбы. Но даже сейчас комиссар ужасался тому, что с ними проделали, не спросив их согласия. Такого и злейшему врагу не пожелаешь.

Люиз тем временем торжественно заканчивал свою речь:

– Это юное поколение призвано еще более поднять престиж нашего университета и...

Ньеман бесцеремонно прервал ректора. Запихивая в коробку карточки, он глухо бросил ему:

– Ну‑ну, радуйтесь, пока можете! Это юное поколение еще прославит ваш университет так, как вам и не снилось!

Ректор изумленно воззрился на полицейского. Тот хотел было продолжить, но перехватил полный ужаса взгляд Люиза, который прошептал:

– Что с вами? Смотрите... кровь!

Ньеман опустил глаза и увидел блестящую темную лужицу на столе. Терзавшая его лихорадка объяснялась просто: у него снова открылась рана на виске. Комиссар пошатнулся, увидел собственное лицо в черном, лаково блестевшем озерце крови и подумал: может, это и есть последнее из отражений в жуткой серии убийств?

Он не успел ответить себе на этот вопрос. Секундой позже он потерял сознание и грохнулся на колени, уткнувшись головой в стол. Словно решил снять маску со своего лица, погрузив его в густую кровавую жижу.

56

Свет. Мягкое гудение. Тепло.

Пьер Ньеман не сразу сообразил, где находится. Потом он смутно разглядел чье‑то лицо, обрамленное бумажным чепцом. Белый халат. Неоновые лампы. Больница! Сколько же времени он провалялся тут без сознания? И откуда эта смертельная слабость, от которой руки и ноги словно свинцом налиты? Он попытался заговорить, но изо рта не вылетело ни звука.