Ведя на юге внешне несерьезный образ жизни, в действительности, Пушкин много и упорно читал и так же много и серьезно мыслил, мужая духовно с каждым днем. Тыркова-Вильямс верно отмечает особенность характера Пушкина: «В Пушкине была гибкость и сила стали. Согнется под влиянием внешнего удара, или собственных «мятежных» заблуждений. И опять стряхнет с себя груз. Изольется в стихах и выпрямится». В Кишиневе Пушкин написал следующее многозначительное признание:

Чрезвычайно характерно и другое поэтическое признание написанное в том же 1821 году:

Ни среди масонов, ни среди живших на юге декабристов, Пушкин не нашел ни единомышленников ни друга. Как и все гении он остается одиноким и идет своим особенным, неповторимым путем. Уже в следующем 1822 году, в Кишиневе, Пушкин пишет свои замечательные «Исторические заметки» в которых он развивает взгляды являющиеся опровержением политических взглядов декабристов. В то время, как одни декабристы считают необходимым заменить самодержавие конституционной монархией, а более левые вообще уничтожить монархию и установить в России республику, Пушкин утверждает в этих заметках, что Россия чрезвычайно выиграла, что все попытки аристократии в 18 веке ограничить самодержавие потерпели крах.

IV

Вспоминая в 1835 году свою жизнь в Михайловском Пушкин писал:

На полях не включенного в первый том стихотворения «Платонизм» Пушкин написал: «Не надо, ибо я хочу быть моральным человеком».

«Богатый Михайловский период был периодом окончательного обрусения Пушкина. Его освобождение от иностранщины началось еще в Лицее, отчасти сказалось в Руслане, потом стало выявляться все сильнее и сильнее, преодолевая экзотику южных впечатлений. От первых, писанных в полурусской Одессе, строф Онегина уже веет русской деревней. В древнем Псковском крае, где поэт пополнял книжные знания непосредственным наблюдением над народной жизнью, углублялся его интерес к русской старине, к русской действительности. Теперь Пушкин слышал вокруг себя чистую русскую речь, жил среди людей, которые были одеты по-русски, пели старинные русские песни, соблюдали старинные обряды, молились по православному, блюли духовный склад доставшийся от предков. Точно кто-то повернул колесо истории на два века назад и Пушкин, вместо барских гостиных, где подражали Европе в манерах и мыслях, очутился в допетровской, Московской Руси. К ней душой и телом принадлежал спрятавшийся от него в рожь мужик, крепостные девушки, с которыми Пушкин, в праздники плясал и пел, слепые и певцы на ярмарке, игумен Иона приставленный обучать поэта уму-разуму. Все они, сами того не зная, помогли Пушкину стать русским национальным поэтом» (А. Тыркова-Вильямс. Жизнь Пушкина, т, II, стр. 72).

Меткое замечание В. Розанова, что «Вовсе не университеты вырастили доброго русского человека, а добрые, безграмотные няни», вполне могут быть отнесены к Пушкину. Именно через няню Арину Родионовну, и в раннем детстве и в годы жизни в Михайловском в его гениальную душу ворвался могучий поток русского национального мировоззрения. «В псковской глуши, слушая няню и певцов, приглядываясь к жизни мужиков, читая летописи, воссоздавая один из труднейших, переломных моментов русской истории, Пушкин снова ощутил живую силу русской державы и нашел для нее выражение в «Годунове». С тех пор и до конца жизни, он в мыслях не отделял себя от Империи». «…Не только правительство, но даже друзья не понимали, что 26-летний поэт не колебал основ, а был могучим источником русской творческой великодержавной силы. Анненков объяснял это непонимание отчасти тем, что порывистая, страстная натура поэта сбивала многих с толку.