Все об этом говорит. Даже этот застывший взгляд маминых глаз. Словно восточный ветер подул: жди теперь холод и непогоду. Потом она вздохнула:
— Мальчики, мальчики, мальчики… Печальна доля женщины, у которой одни сыновья. Почему, даже под конец, не дана мне была маленькая милая девочка?
Странное заявление, но на маму похоже. Никогда не знаешь, чего от нее ждать. Вот, кажется, совсем разозлилась, готова его на куски разорвать и, вдруг, расплачется, разнюнится.
— Придется тебе, пожалуй, надеть школьные брюки.
— Они грязные.
— Другую пару. Ты знаешь, про какую я говорю.
— Они в стирке.
Настроение у нее снова изменилось. Как на качелях: то одно лицо, то другое.
— Джон, ты сегодня просто невыносим. Что в тебя вселилось? Ты так груб, а я к этому сейчас совсем не готова.
Он и сам знал, что грубит, но остановиться почему-то не мог.
— У меня слишком много забот, Джон. Я волнуюсь из-за своей лекции. Я волнуюсь из-за тебя. Да не в стирке они!
— Нет, в стирке. Ты их не постирала, потому что сегодня и завтра учительская конференция и я пойду в школу только в пятницу. Они в машине, сама велела их туда положить.
Она провела рукой по волосам, и на лице у нее появилось странное бесшабашно-отчаянное выражение.
— Тогда надевай, что есть. Мне не важно, как ты одет. Важно, как ты себя ведешь. И садись за стол. Завтрак уже перестоялся.
Джон повалился на кровать, чувствуя, что все в нем клокочет. Почему? Только из-за мамы? Может, это один из таких дней: начинается великолепно, а кончается жуткой ссорой. Крики, вопли. Мама рыдает. Отец пытается ее успокоить, чтобы с улицы не услышали. И все говорят слова, которые стыдно вспомнить, и потом жалеют об этом и очень хотят, чтобы эти слова никогда не были сказаны.
Надеясь на чудо, он наконец появился на кухне. Мама обвела его тяжелым взглядом.
— Хорош, нечего сказать. Можешь собой гордиться. И не стыдно тебе появляться в таком виде? Ну как мы поедем в город? Не могу же я тащить тебя за собой в таком виде. Что только ты делаешь со своей одеждой: машины ею моешь или полы? Дождя уже месяц не было, а ты весь в грязи.
— Молоко горячее, — пробурчал он. — А я просил холодное.
— Тебе нужно горячее молоко. Только горячее. Что мне делать с тобой, Джон? Иногда я тебя совсем не понимаю.
Ответа от него не ждали. Да он и не смог бы ответить, даже если бы захотел.
— Я должна поехать в город сегодня. Сегодня у меня лекция. И мне надо передать кое-какие бумаги мистеру Маклеоду, а я хочу это сделать лично. — Она уже здорово завелась. Все в ней кипело. — Оставлю тебя в машине на парковке. Придется тебе с этим смириться.
— Нечестно! — взвыл он.
— Раньше бы думал. Когда брюки порвал.
— Опять меня в этом подвале оставишь! Сиди там час за часом, как в прошлый раз. И посмотреть не на что, и делать нечего. Там ты меня готова оставить одного, а дома не желаешь.
Она вздохнула. Одни раз, потом еще и еще. Снова пробежала рукой по волосам, растрепав их. В прошлый раз она оставила его на подземной автостоянке всего на час с небольшим. Теперь это будет большая часть дня. Она начала сама себя убеждать.
— Могу я как-то переиграть? В 10.30 у меня лекция, и это не прихоть. Я должна там быть. В два часа у меня встреча с мистером Маклеодом. Он будет меня ждать. Мне надо с ним кое-что обсудить. Важные вещи, Джон, и ты это знаешь. О таких вещах не говорят по телефону. И не пишут. Их обсуждают только при личной встрече.
Упоминание мистера Роберта Маклеода так резануло Джона, что он чуть не застонал вслух.
— И миссис Вильсон не придет сегодня. |