— Конечно, я скучаю по тебе, мой котик, и было бы чудесно, если б ты был рядом. Но если ты еще хочешь посидеть с ребятами, то, конечно, я пойму тебя. Никто не вправе лишать человека удовольствий, даже собственная жена, — поспешила она его успокоить.

Слегка встревоженная г-жа Можаева снова улеглась в кровать с женским романом в руках, да так и заснула. Проснулась она, как это обычно и бывает по субботам, очень поздно — в половине одиннадцатого утра. Алешеньки все еще не было дома. Забыв о всяческих приличиях и тонкостях межполовых взаимоотношений, Люся бросилась звонить мужу на мобильник. Но трубку никто не брал. Люся, презрев приличия, начала рыться в бумагах мужа в поисках записной книжки с телефонами его друзей. И тут раздался звонок в дверь.

Да. Это был он. Соловьев. Представьте себе, почти трезвый. Люся попыталась броситься ему на шею, но он молча отодвинул ее со своего пути. Мрачно шагнув через порог, он направился к антресолям и стал что-то оттуда доставать.

— Должно быть, тебе стыдно за свое ночное поведение? — деликатно начала Люся. — Не беспокойся, я не в претензии. Ты имеешь полное право проводить время… — Люся не успела закончить спич, поскольку зазвонил телефон, и она бросилась в комнату, чтобы поднять трубку.

Звонили из клуба «Табула Раса». Г-н Соловьев, гуляя там под утро, оставил в заведении свои мобильник, документы и ключи от автомобиля.

Когда Люсенька вернулась в прихожую, там уже красовался огромный дорожный чемодан.

— Ты куда-то уезжаешь? — робко поинтересовалась несостоявшаяся г-жа Соловьева у суженого, лихорадочно пытаясь сообразить, как вести себя в такой ситуации, дабы не выглядеть собственницей и истеричкой.

— Нет, это ты уезжаешь, — был ей ответ. И тут Лешу прорвало: — Ты сегодня же уезжаешь из моего дома! Я не хочу жить с тобой. Тебе на меня наплевать! Ты даже не сходишь с ума, когда меня в полшестого утра нет дома! Тебе даже в голову не приходит вытаскивать меня из пьяных компаний! — негодовал Соловьев. — У всех мужиков жены как жены — звонят, беспокоятся. За Васькой его Машка так вообще через всю Москву сама прискакала и волоком уволокла домой — любит ведь засранца. Мишкина Юлька каждые полчаса ему звонит и дает в трубку послушать, как она тарелки от злости бьет. Витькина Танька в форточку обручальное кольцо выбросила. А моей — хоть бы что! Дрыхнет себе как суслик. Тебе и без меня хорошо!

Наверное, в этот момент Люсеньке надо было разрыдаться, броситься Леше на шею и закричать:

— Мне без тебя плохо! Я без тебя не могу! Я всю ночь не спала, я все морги обзвонила!

А потом надо было бы отпрянуть, схватить какую-нибудь тряпку (погрязнее) и начать бегать за ним по квартире с грозными воплями:

— Ты у меня еще пошляешься! Ты у меня еще попьешь пива с друзьями! И никакого футбола по телевизору на месяц!

Но Люся повела себя как дура. Или как Лиля Брик. Кто знает, что происходило в этот момент в ее хорошенькой блондинистой головке? Только Люсенька, кротко и скупо заплакав, начала укладывать вещи, лопоча себе под нос что-то из Лермонтова. Кажется, про то, что некому руку подать.

Свои крохотные туфельки и ботиночки она уложила в чемодан последними. Может быть, она решила, что если реветь из-за каждого придурка, по пьянке забывающего документы в ночном клубе, то и слез никаких не хватит? А может быть, она боялась, что станет страшно некрасивой, если по ее щекам начнет стекать не смытая со вчерашнего вечера тушь, смешанная с горючими слезами? А может быть, она надеялась, что Соловьев не выдержит этого душераздирающего зрелища — бледная и тихая Люся у огромного чемодана, в котором один за другим исчезают ее милые изысканные предметы туалета? Но Соловьев выдержал.