Застекленная входная дверь скрипнула, кондитер поспешил обратно в залу для посетителей и, кивнув пришедшему, бросил на меня многозначительный взгляд. Я сразу его понял. Кем же еще могла быть эта странная фигура, как не управителем таинственного дома? — Представьте себе невысокого сухопарого человека с коричневым высохшим лицом мумии, заостренным носом, плотно сжатыми губами, застывшими в безумной усмешке, сверкающими, зелеными, как у кошки, глазами, со старомодной прической — взбитый хохолок, завитки по бокам, волосы сильно напудрены и схвачены сзади большим бантом, — в старом, выцветшем, но тщательно вычищенном кофейного цвета сюртуке, серых чулках, тяжелых тупоносых башмаках с пряжками. Добавьте к этому, что его маленькая высохшая фигурка отличалась крепким телосложением, в особенности же бросались в глаза огромные руки с длинными сильными пальцами. И вот он энергичным шагом направляется к стойке и все с той же застывшей улыбкой, уставившись на сласти, разложенные в хрустальных вазах, плаксиво и жалобно выдавливает из себя:

— Парочку засахаренных апельсин, парочку миндальных пирожных, парочку каштанов в сахаре и т. д.

Представьте себе все это и судите сами, был ли у меня повод почуять что-то неладное. Кондитер отобрал все, что спрашивал старик.

— Взвесьте, взвесьте, дорогой соседушка, — хныкающим голосом прогнусавил странный человечек, затем, охая и кряхтя, вытащил из кармана маленький кожаный кошелек и стал старательно отсчитывать деньги. Я заметил, когда он разложил их на стойке, что монеты были разные, старой чеканки, частично уже вышедшие из употребления. При этом он состроил жалкую мину и все время приговаривал:

— Сладенькое — сладенькое, все должно быть сладеньким — на мой вкус, обязательно сладеньким; сатана мажет своей невесте рожу медом — чистым медом.

Кондитер бросил на меня смеющийся взгляд и обратился к старику:

— Вам, как видно, неможется, да-да, возраст есть возраст, силы-то все убывают.

Не меняя выражения лица, старик выкрикнул, повысив голос:

— Возраст? Возраст? Силы убывают? Слабею? Хо-хо, хо-хо, хо-хо!

При этом он стиснул кулаки, так что суставы хрустнули, и высоко подпрыгнул, с силой ударив в воздухе ногой об ногу, так что вся посуда в зале задребезжала, а стаканы зазвенели. Но в ту же минуту раздался отчаянный визг: старик наступил на черного пса, который приплелся вслед за ним и улегся на полу у самых его ног.

— Чертовая бестия, сатанинский пес! — тихо проскулил старик все тем же тоном, развернул кулек и протянул псу миндальное пирожное. Пес, разразившийся было человеческими рыданиями, замолк, уселся на задние лапы и, как белка, захрустел пирожным. Оба справились со своим делом одновременно: пес с пирожным, старик с упаковкой кулька, который он сунул в карман.

— Спокойной ночи, уважаемый сосед, — сказал он и, протянув кондитеру руку, сжал ему пальцы с такой силой, что тот громко вскрикнул от боли.

— Хилый, дряхлый старикашка желает вам спокойной ночи, милейший сосед, — повторил он и вышел на улицу, а черный пес поплелся за ним, слизывая языком с морды крошки пирожного. Меня старик, как видно, вовсе не заметил. Я стоял, оцепенев от изумления.

— Вот видите, — начал кондитер, — видите, что вытворяет здесь этот чудной старик, и так — два-три раза в месяц, но вытянуть из него что-нибудь путное невозможно, разве только — что он был когда-то камердинером графа С., а теперь вот присматривает за домом и со дня на день ожидает (вот уже много лет!) семейство графа, по каковой причине дом и не сдается внаем. Мой брат несколько раз приставал к нему с ножом к горлу, что это там за странные звуки по ночам, но он совершенно спокойно отвечал: «Да! — люди болтают, что в доме нечисто, но вы не верьте, это все враки!»

Тем временем наступил час, когда, согласно хорошему тону, полагалось посещать кондитерское заведение, дверь отворилась, элегантная публика хлынула в залу, и я не мог больше ни о чем расспросить кондитера.