Я повиновался, врач обхватил меня сзади, я почувствовал его руку на своем позвоночнике. Фигура выступила вновь, врач, вместе со мной смотревший в зеркало, побледнел, затем отобрал у меня зеркало, еще раз заглянул в него, запер в свое бюро и вернулся ко мне лишь после того, как постоял несколько минут молча, приложив руку ко лбу.

— Следуйте, — сказал он, — следуйте точно моим предписаниям. Должен признаться, что для меня остались пока непроясненными те моменты, когда вы, оказавшись как бы отчужденным от собственного «я», ощущали его только в виде физической боли. Но я надеюсь в скором времени кое-что сказать вам по этому поводу.

Как ни трудно было мне жить согласно предписаниям врача, отныне я употребил всю свою волю, чтобы неукоснительно соблюдать их, и хотя вскоре почувствовал благотворное влияние отвлекающих мой ум занятий, да и всего указанного мне режима, мне не удалось все же полностью избавиться от мучительных приступов, которые обычно наступали в двенадцать часов дня, а с еще большей силой — в двенадцать часов ночи. Порой находясь в веселой компании, за вином и пением, я внезапно испытывал пронзительную боль, словно от раскаленных кинжалов, и, даже призвав на помощь весь свой разум, не в силах был превозмочь ее. Я бывал вынужден удалиться и мог вернуться, лишь очнувшись от полуобморочного состояния.

Случилось так, что однажды вечером я оказался в обществе, где разговор зашел о психических влияниях и воздействиях, о темной и неизученной области, именуемой магнетизмом. Говорили главным образом о возможности психического воздействия на расстоянии, доказывали ее на множестве примеров, и в особенности один молодой, приверженный магнетизму врач утверждал, что он, как и многие другие, или, вернее, как все сильные магнетизеры, в состоянии воздействовать на своих сомнамбулических пациентов с помощью одной лишь точно направленной мысли и воли. Мало-помалу он выложил все, что говорили по этому поводу Клуге, Шуберт, Бартельс и другие.

— Самое важное, — вступил наконец в разговор один из присутствующих, известный своей наблюдательностью медик, — самое важное, по-моему, все же состоит в том, что магнетизм, по-видимому, позволяет прояснить многие тайны, которые мы, исходя из обычного, немудрящего житейского опыта, вовсе и не признаем за тайны. Правда, браться за это надобно с величайшей осторожностью.

В самом деле, как это получается, что без всякого очевидного повода, внешнего или внутреннего, врываясь в связную цепь наших мыслей, какое-то лицо или же верная картина какого-то происшествия приходит нам на ум с такой жизненной реальностью, так овладевает всем нашим «я», что нам самим это становится удивительным. Ведь нередко случается, что мы внезапно вздрагиваем во сне — сновидение кануло в черную бездну, а в новом, совершенно не связанном с первым, перед нами во всей жизненной силе выступает некий образ, который переносит нас в дальние края и неожиданно показывает нам людей, казалось бы, давно ставших для нас чужими, о которых мы и думать забыли. Более того! Нередко мы таким же точно образом видим совершенно чужих, незнакомых людей, которых нам доведется узнать лишь много лет спустя. Хорошо всем знакомо чувство: «Боже мой, этот человек, эта женщина удивительно напоминает мне кого-то, я как будто уже где-то видел его, ее». Но поскольку чаще всего это совершенно невозможно, — ^ что, если мы имеем дело просто с воспоминанием о таком сновидении? Что, если этот внезапно прорвавшийся в наш мыслительный ряд образ, который обычно сразу же овладевает нами с какой-то особенной силой, как раз и вызван неким чужим психическим началом? — Что, если в определенных обстоятельствах чужой дух оказывается в состоянии установить магнетическую связь без какой-либо подготовки, а мы вынуждены безвольно покориться ей?

— Тогда, — отозвался со смехом кто-то из присутствующих, — тогда отсюда всего один шаг до учения о ведовстве, колдовских чарах, зеркалах и прочих нелепых суеверных выдумках бесследно ушедшего глупого времени.