- Снимите с него кольчугу, - приказал всадник в белом плаще на белой лошади.

- Да, моя госпожа, - ответил Меревал.

Этой женщиной была Этельфлед, дочь Альфреда, бывшего короля Уэссекса. Она вышла замуж за Этельреда, лорда Мерсийского, но все в Уэссексе и Мерсии знали, что в течение многих лет она была любовницей моего отца. Именно Этельфлед повела своих людей на Север, чтобы поддержать гарнизон Честера, и она же подстроила ловушку, заставившую Хаки преклонить колени перед ее лошадью.

Она взглянула на меня.

- Ты отлично справился, - скупо признала она.

- Спасибо, госпожа, - ответил я.

- Отвезите его на юг, - распорядилась она, указав на Хаки. - Он умрет в Глевекестре.

Это решение показалось мне странным.

- Почему не дать ему умереть здесь, на увядшей зимней траве? Ты ведь не возвращаешься на юг, госпожа? - спросил я ее.

Вопрос явно показался ей дерзким, но она всё равно ответила.

- У меня здесь много дел. Отвезешь его ты, - она подняла руку в перчатке, остановив меня, когда я разворачивался. - Убедись, что доберешься туда до дня Святого Кутберта. Ты понял меня?

Вместо ответа я поклонился, мы связали Хаки руки за спиной, взвалили его на худую клячу и отправились назад в Честер, куда и прибыли после заката. Тела норвежцев мы оставили на корм воронью, но своих мертвецов, всего пятерых, забрали с собой. Мы забрали лошадей норманнов, нагрузив их захваченным оружием, кольчугами, одеждой и щитами. Мы возвращались победителями, неся захваченное знамя Хаки и следуя за знаменем Этельреда с изображением белого коня, стягом Святого Освальда и странным флагом Этельфлед, изображавшим белого гуся с мечом и крестом в лапах. Гусь был символом Святой Вербурги, что чудесным образом спасла хлебные поля от нашествия гусей, хотя я не мог понять, почему дело, с которым по силу было справиться и десятилетнему ребенку с громким голосом, считалось чудом. Даже трехногая собака, и та могла прогнать гусей с поля, но это соображение не входило в число тех, коими я бы осмелился поделиться с Этельфлед, которая высоко чтила святую, пугавшую гусей.

Бург в Честере построили римляне, так что крепостные валы были из камня, в отличие от бургов, что построили мы, саксы, со стенами из земли и бревен. Мы прошли через освещенный факелами проход под боевой площадкой надвратной башни и вышли на главную улицу, что бежала прямо между высокими каменными строениями. Цокот копыт эхом отдавался от стен, а потом колокола церкви Святого Петра зазвонили в честь возвращения Этельфлед.

Перед тем, как собраться в большом доме, что стоял в центре Честера, Этельфлед и большая часть её воинов отправились в церковь, чтобы возблагодарить Господа за дарованную победу. Мы с Ситриком поместили Хаки в маленькую каменную лачугу и оставили ему на ночь руки связанными.

- У меня есть золото, - сказал он на датском.

- У тебя будет солома в качестве постели и моча вместо эля, - сообщил ему Ситрик. Затем мы закрыли дверь и оставили двоих стражников для охраны. - Так мы едем в Глевекестр? - спросил Ситрик, когда мы вошли в большой зал.

- Так она сказала.

- Тогда ты будешь счастлив.

- Я?

- Та рыжая в Уитшефе, - он беззубо ухмыльнулся.

- Одна из многих, Ситрик, одна из многих.

- И твоя девчонка на ферме возле Сирренсестра...

- Она вдова, - ответил я со всем достоинством, что мог изобразить, - а мне говорили, что наш долг как христиан - защищать вдов.

- Ты называешь это "защищать"? - рассмеялся он. - Собираешься на ней жениться?

- Нет, конечно. Я женюсь ради земли.

- Тебе следует жениться. Сколько тебе уже?

- Полагаю, двадцать один.

- Тебе уже давно следовало жениться, - сказал он. - А как насчет Эльфвинн?

- А что с ней? - спросил я.

- Она очаровательная маленькая кобылка, - сказал Ситрик, - и осмелюсь добавить, умеет скакать, - он толкнул тяжелую дверь, и мы вошли в огромный зал, освещенный лучинами и пламенем громадного костра в каменном очаге, от которого на полу потрескалась римская плитка.