— Удача сопутствует мне с тех пор, как я увидела тебя в Овальном зале, — тихо сказал один из стоящих на корме пассажиров другому, вглядываясь в становившиеся с каждым мгновением все меньше и меньше дома и портовые склады тающего в предрассветной дымке города.

Коротко постриженные волосы, мужское одеяние и манера держаться не позволили бы человеку неискушенному заподозрить, что слова эти произнесены девушкой. И не какой-нибудь, а самой прекрасной на свете, в чем был совершенно убежден Батар, не устававший говорить об этом своей спутнице до тех пор, пока та не заявила, что он либо величайший в мире лжец, либо имеет исключительно дурной вкус, коим не пристало хвастаться ученику Харэватати. Смириться с подобным обвинением было трудно, и Батар принялся придумывать, как бы по-другому выразить свое восхищение «несравненной Тинкитань». От этого-то занятия и отвлекли его слова девушки, носившей совсем недавно титул Хозяина Степи.

— Не уверен, что плавание на «Жемчужине» явится столь уж несомненной удачей, — кисло ответил косторез, прислушиваясь к долетавшим с палубы возгласам. — Команда, того гляди, перепьется, а суденышко и без того готово развалиться на куски. Впрочем, может быть, эти люди пьют как раз для того, чтобы избавиться от страха пойти ко дну при первом же дуновении самого слабого ветерка?

— Мне кажется, ветер уже надул паруса, а «Жемчужина» и не думает трещать по швам. — Оторвавшись от созерцания Умукаты, девушка озадаченно взглянула на Батара. — К тому же ты сам выбрал это судно, и я могу только поражаться твоей прозорливости. Остальные застряли в здешней гавани надолго, и только Промыслителю ведомо, чем это кончится для их команды и пассажиров.

— Особой проницательности, по правде сказать, проявлять для этого не потребовалось. «Жемчужину» посоветовал мне выбрать капитан «Козодоя». Три ма-а-леньких золотых монетки из того увесистого мешочка, что оставил твой предусмотрительный дядюшка в одной из ниш потайного хода, развязали ему язык, а захваченный из Матибу-Тагала бурдюк с саккаремским вином освежил память, — все так же сумрачно пояснил Батар.

— Ах вот чем ты занимался, пока я мерзла в трюме этого провонявшего кожами корыта! Ты пьянствовал с капитаном, пока я…

— Пока ты делила со своими телохранителями найденное мною золото. Слава Великому Духу, ни один из них не додумался выдать тебя, хотя за время плавания по Урзани возможностей для этого было предостаточно.

— У твоих шуток дурной привкус. Сдается мне, что ты нарываешься на скандал! — Тинкитань грозно сдвинула брови и выпятила вперед подбородок. — Ты ворчишь с того самого момента, как мы взошли на борт этого судна, причем без всякой на то причины!

— Как это без причины? Причина очень даже есть, да еще какая серьезная!

— Какая же? — поинтересовалась девушка подозрительно ласковым голосом.

— Все та же, — уныло буркнул Батар. — Никто меня не любит, и вообще…

— А я? — вкрадчиво спросила Тинкитань.

— Если это и так, поверить во что я решительно не могу, то ты умело скрываешь свои чувства.

— Скрываю, значит? Стало быть, это не я твердила тебе о них всю первую половину ночи, пока ты терзал мои груди и хм-м… вонзал в меня свое орудие, которым надобно таранить корабли, а не ублажать дражайшую супругу? — сдерживая улыбку, спросила девушка.

— Э-э-э, милая, чего вспомнила! Так это ж когда было? С тех пор, как ты сама говоришь, полночи прошло и целое утро…

— Врешь, утро еще только началось!

— Нет, определенно жаль, что я не смог напоить тебя приворотным зельем.