Трое суток, проведенных в мужнином доме после шумной свадьбы, устроенной ее сводным братом, чтобы породниться с кунсом Канахаром, показались Хаккари нескончаемо долгими, а при мысли о том, что здесь ей предстоит провести всю свою жизнь, девушка чувствовала, как глаза наполняются слезами, а душа погружается в пучину безысходности. Разметавшись на огромном ложе и скинув с себя жаркое одеяло, она пыталась найти утешение в воспоминаниях, но прежнюю ее жизнь в шатре Тамгана тоже нельзя было назвать счастливой. До недавнего времени сводный брат относился к ней, как к досадной обузе, и старался не замечать, за исключением тех редких случаев, когда мог надеяться извлечь из ее существования хоть какую-то пользу. Хаккари не винила в этом Тамгана — нанг племени вправе был рассчитывать, что с ее помощью ему удастся избавиться хотя бы от малой толики одолевавших его забот. Но замухрышке-сестре никак не удавалось оправдать его ожиданий, и два года назад, после того как Фукукан вместо Хаккари взял в жены Тайтэки — дочь нанга майганов, — Тамган окончательно разочаровался в сестре и был крайне изумлен, когда куне сегванов пожелал ввести ее в свой дом.

Разумеется, Хаккари ни на мгновение не позволила себе уверовать в то, что Канахар воспылал страстью к тощей плоской девчонке с треугольным личиком, которую даже ясным солнечным днем нетрудно было спутать с чумазым мальчишкой. Тридцативосьмилетний, похожий на медведя, куне взирал на нее как на пустое место, но ничего удивительного или оскорбительного в этом не было — Хаккари при всем желании не могла припомнить, чтобы кто-нибудь из мужчин смотрел на нее иначе. И Тамган, естественно, не удостоился спросить у сестры, как она относится к предстоящему замужеству, — над Вечной Степью собиралась гроза, и нанг кокуров давно уже искал случая заключить союз с сегванами.

После внезапной кончины Нибунэ нангом майганов стал его внук — Ратурай. В прошлом году он привел стада и табуны майганов на летние пастбища, а нынешней зимой, если верить слухам, вынужден был припасть устами к стремени грозного Энеруги Хурманчака, и ни один соплеменник его не прискакал по весне на берег Бэругур, чтобы омыть лицо свое в сладких водах великой реки. Дабы избежать этой участи, Тамган намерен был провести эту, а может статься, и следующую зиму на правом берегу Бэругур, и добрые отношения с сегванами были для кокуров жизненно необходимы. Что же касается Канахара, то ему нужен был сын, которого не сумела дать ему ни одна из множества сегванских женщин, которых затаскивал он в свою постель. Он также рассчитывал на поддержку кокуров в нескончаемой своей борьбе с соседйими кунсами, замки и земли которых располагались севернее Соколиного гнезда, и, в свою очередь, не имел ничего против того, чтобы принять участие в набеге на хамбасов, который задуман был Тамганом сразу после того, как Тайтэки предпочла ему Фукукана.

Свадьба Канахара и Хаккари настолько отвечала чаяниям кокуров и сегванов, что девушка даже не пробовала увильнуть от нее. Она должна была исполнить свой долг перед соплеменниками и не колеблясь позволила обрядить себя в одежды невесты. Свадебные обряды были справлены дважды: у подножия Кургана Предков, как того требовал обычай степняков, и в Соколином гнезде, как угодно было сегванам, почитавшим больше всех других богов Длиннобородого старца — Храмна. Нукеры Тамгана пригнали стадо баранов, привезли бурдюки с архой и кумысом, овечий сыр, творог, повозку с прекрасно выделанными шкурами и овчинными одеялами. Комесы кунса набили дичи, извлекли из замковых кладовых сшитые из беличьих шкурок шубы, телогрейки и прочую меховую рухлядь, которая должна была согревать кокуров грядущей зимой.