Мысли юноши невольно возвратились к слухам о кочевниках, угрожавших будто бы Фухэю, и вновь он укорил себя, как делал это неоднократно в последние дни, за то, что они с Сюргом непозволительно долго задержались на Цай-Дюрагате. Время в этом удивительном крае летело незаметно, богатство, казалось, само шло в руки, но смутная тревога, раз поселившаяся в сердце Батара, не желала покидать его, несмотря на все доводы рассудка…

— Стой! Погоди, не въезжай на этот карниз! — неожиданно резко крикнул Урэгчи, и Батар послушно придержал ослика перед опоясывающей утес террасой, не превышавшей в ширину четырех локтей.

— Что там, господин тигр следы оставил? — Юноша с недоумением смотрел на лохматого пса, вздыбившего на загривке шерсть и беззвучно скалившего желтые клыки.

— А сам ты ничего не видишь? — Пастушок указал рукоятью хлыста на карниз, по которому они проезжали обычно без всяких происшествий.

Батар пригляделся, и ему в самом деле померещилось какое-то движение у пересекавшей террасу трещины: что-то серо-желтое, похожее на странно изогнутую ветку мелькнуло и исчезло. Вот опять появилось… Он напряг глаза и различил нечто вроде гриба на тонкой подвижной ножке. Рядом с первым возник еще один «гриб», и тут из кривобокой его «шляпки» внезапно высунулся острый вилообразный язычок.

— Змеи!

Урэгчи тихонько тронул ослика мягкими сапожками, и тот, обойдя Батара, взошел на каменный карниз. Сделав четыре-пять шагов, остановился безо всякой команды, пастушок перегнулся с седла, вглядываясь во что-то страшное и неприятное. Хомба предостерегающе зарычал, явно не желая следовать за своим юным хозяином.

— Много там этих гадин? — нетерпеливо окликнул Батар товарища и хлопнул своего ослика по крупу, опасаясь пропустить что-нибудь интересное. Подъехал к пастушку, выглянул из-за его плеча и вздрогнул от омерзения.

Расщелина, достигавшая трех пядей в ширину и полутора локтей в глубину, была доверху наполнена змеями. Плоские ромбовидные головы их то высовывались наружу, покачиваясь на пестрых стебельках шей, то вновь скрывались в непрерывно движущейся, текучей массе переплетенных между собой, металлически посверкивающих тусклой чешуей тел.

— О Промыслитель, чудны дела твои и непостижимы человеческим разумом! — пробормотал Батар, чувствуя, что, несмотря на отвращение, которое вызывал у него вид этой кишащей ядовитыми гадами трещины, он не в силах отвести от нее взгляд.

Изумрудно-зеленые и цвета патинированной бронзы, желтовато-бурые и медно-красные, серо-синие, словно перекаленная сталь, лиловые и грязно-лимонные, цвета электрона — драгоценного сплава золота и серебра узорчатые тела сотен шипящих, шуршащих и постукивавших хвостовыми погремушками тварей лениво перемещались, не то исполняя некий жуткий, медленный танец, не то творя колдовское действо среди раскаленных зноем камней. Злобные глаза, с неподвижными щелевидными зрачками, взирали на юношей то ли угрожающе, то ли апатично, однако непонятные взоры эти заставляли душу Батара сжиматься в предчувствии неотвратимой беды. Во рту пересохло, по лицу струился пот, а халат давно уже прилип к спине, сросся с ней, превратился во вторую кожу…

— Змеиная свадьба… — донесся откуда-то издалека голос Урэгчи. — Ничего особенного, и все же по этой тропе я бы не пожелал ехать даже заклятому врагу.

Батар попытался прогнать морок, ощутил едкий, пропитавший все вокруг, специфический, ни на что не похожий запах и, не узнавая собственного голоса, просипел:

— Да, как-нибудь в другой раз… В другой раз мы поедем этой дорогой.