Об этом я думал, благополучно выбравшись на гребень скального хребта. Отдышавшись, я пошел по гребню, бесплодно-каменистому, как лунная поверхность. Он был узким и казался таким хрупким, что было страшновато, как бы он подо мной не обломался. Мне вдруг пришло в голову, что, может быть, здесь не проходил ни один человек за все миллионы лет существования земли. Пастухам на этих голых скалах нечего делать, а места эти в стороне от караванных путей туристов.

— Э-ге-гей! — донеслось откуда-то снизу. Это кричал Датуша.

Отвечать почему-то не хотелось. Вокруг громоздился каменный океан, как бы застывший во время космического шторма. Внезапно металлический звук нарушил этот вечный покой. Из-под моих ног выкатилась ржавая банка. Это было так неожиданно, что я не менее неожиданно решил — упала из самолета. Через минуту я увидел еще несколько ржавых банок из-под сгущенного молока. Пришлось признать, что здесь побывали геологи или альпинисты. Я почему-то заглянул в каждую из банок, но они были пустые.

Смирив гордыню первооткрывателя, я стал искать место, где бы можно было сойти к озеру. Справа внизу между скалами блестело снежное поле, круто спускающееся в сторону озера. Самого озера не было видно. Кое-как дошел до снежного поля. Это был занос, образовавшийся от обвалов. Слишком крутые склоны гор не могли удержать снега, и он соскальзывал сюда вместе с камнями и обломками скал.

Сверху было видно, что поле кое-где изрезано глубокими траншеями, по которым неслись талые воды. Между скалой, на которой я стоял, и краем снежного поля зияла черная дыра, протаявшая от теплоты каменного массива. Я осторожно заглянул в нее, и мне стало не по себе. Снег толщиной метров в десять, а где-то в черно-синей глубине клокочет вода. Я подумал, что идти прямо вниз к озеру по этому крутому спуску опасно, и решил пересечь снежное поле наискосок. Чтобы не упереться в одну из траншей, я наметил глазами линию пути и выбрал ориентир на том берегу снежного поля. На всякий случай, чтобы проверить прочность снега, я для полной безопасности швырнул на него несколько обломков скал. Они упруго ударились о снег и, не продавливая его, покатились вниз.

Довольный тем, что перехитрил все возможные случайности, я осторожно переступил щель, сделал шаг и полетел вниз.

Я сорвался, как будто меня с размаху ударили палкой по ногам. То, что случилось, случилось нагло, безоговорочно. «Озеро», — успел подумать я, слушая наждачный скрежет снега, рассекаемого моим падающим телом. Снег, как белое пламя, обжигал руки, ноги, лицо. Не скажу, что я не успел испугаться, но страх мгновенно заполнил меня. Я погрузился в него, как в воду. Может быть, поэтому и не было обычного ощущения страха. Казалось, одним махом, от перенапряжения все инстинкты сохранения жизни погасли, как перегоревшие лампочки.

Было состояние какого-то одеревенения души. Словно я видел со стороны свое летящее тело и запоздало жалел его.

Внезапно перед глазами мелькнула полоса траншеи. «Конец!» — все так же деревянно подумал я и в следующее мгновение ощутил сильнейший толчок, и вспышку боли во всем теле, и вспышку удивления, но не силе удара, а его одушевленной злости, непонятной жестокости. И вместе с этим толчком и болью я понял, что перелетел через траншею, а не завалился в нее, как ожидал. И эта боль, как удар электрического заряда, оживила меня. Я почувствовал, что руками, ногами, животом и даже подбородком стараюсь зацепиться, втиснуться, удержаться на жестком, обжигающем, беспощадно рвущемся из-под меня снежном насте.

Потом я ощутил, что скорость падения уменьшилась. Я мог в какой-то мере управлять своим телом. Теперь мне удавалось удерживаться в сидячем положении. Стараясь не налететь на обломки скал, я изо всех сил на ходу отгребал руками.

Но вот я остановился. Вернее, тело мое остановилось.