Изменить размер шрифта - +
А потом через несколько часов пришла за ним, и немолодая учительница Галина Семеновна, строго глядя на Сережу, говорила:

— Ваш сын дергал Верочку за косы.

— Не за косы, а за бант, — угрюмо уточнил он.

А теперь осаждает вопросами: «Что значит незаконнорожденный?», «Кто такая кокотка?»

— Слушай, а Варя будет на этой вечеринке?

— Сомневаюсь, — с заминкой ответил Сережа.

— А Рем?

— Отказался.

— Так зачем тебе идти без самых близких друзей?

Он заколебался, потом сказал:

— Да ты думаешь, мне хочется? И не пойду!

— Ты мне не можешь объяснить, почему Варя к нам не приходит? — внимательно посмотрев на сына, спросила Раиса Ивановна.

— Стесняется.

— И напрасно. А ты у нее дома был?

— Был.

— Ну и как тебя приняли?

— Ничего. Только поглядывали подозрительно, что за зверь появился?

Он недоуменно поддал плечами.

— Кексом угощали. Чай уладили пить. Так чинно. Мама все меня величала «молодым человеком». Я чуть не подавился.

 

Виталий Андреевич долго не знал, как приступить, к щекотливому разговору. Что он необходим — было совершенно ясно. И лучше взять его на себя, чем полагаться на мутный источник какого-нибудь бывалого уличного циника.

Но как найти нужные слова — деликатные и откровенные, предельно доверительные, как не отпугнуть мальчишку, не оттолкнуть его от себя нескромностью, не вызвать у него чувства неловкости, стыда? Как определить допустимый и верный тон?

Может быть, рассказать вроде бы о знакомом юноше? И о мужской гордости. Об опасности случайных связей? О половом созревании.

Виталий Андреевич все отодвигал и отодвигал разговор, подыскивая для него подходящий момент и место.

Как-то в воскресенье они возвращались с катка. Усталые и счастливые шли по заснеженной аллее парка. Вечерело. Зажглись фонари. Было безлюдно, и только с разлапистых веток старых елей срывались хлопья снега.

И все это — первозданная тишина, какая-то внутренняя умиротворенность, близость, словно бы еще больше укрепившаяся в этот день, — все разрешало начать разговор. Тем более что Сережа возмущенно сказал о Передерееве:

— Хвастается своими мужскими победами.

— То есть?.. — ошеломленно приостановился Виталий Андреевич.

— Ну, какой он успех имеет… И грязно о девочках…

«Вот сейчас и время», — решил Виталий Андреевич.

Сережа слушал серьезно, не поднимая глаз, не задавая вопросов, только когда они уже вышли из парка, тихо сказал;

— Хорошо, что ты со мной, как со взрослым…

 

Сереже опять не спится. В последнее время такое случается с ним довольно часто. Прежде только прикасался щекой к подушке — и словно проваливался, в черную пропасть без снов. А теперь все думает, думает…

Он лежит в темноте с открытыми глазами, отрешенный, строгий. «Зачем появился я на свет? Короленко писал: „…для счастья, как птица для полета“. Но ведь счастье должен давать и я другим? Отец говорит: „Вы, молодые, в ответе за все на земле“. Но как отвечать, как? Вокруг необыкновенная жизнь, интересная, кипучая… Люди возводят самый справедливый в истории мир… Значит, и мне предстоит…»

За окном светит над Доном яркая луна. В открытую форточку проникают запах весенней воды, перестук колес далекой электрички…

«Какое замечательное изречение недавно попалось мне: „Если я не за себя, то кто же за меня? Но если я только за себя — зачем я?“»

А что я могу? Чего хочу? Уже приглядел себе обычный путь: сразу в университет, на физмат или на самолетостроительный факультет авиаинститута.

Быстрый переход