|
Когда я совершила четыре таких поездки, я увидела, что уже могу различать дорогу и без моих отметок. То ли дорога, явно шедшая теперь вниз, вышла из густого тумана, то ли сам туман начал рассеиваться, не знаю, но я поняла, что перевал мы с джипом преодолели благополучно. Зато бабушкины коробки пострадали непоправимо: они размокли, и пришлось их бросить на обочине дороги. Я тоже размокла, вернее, мой пластиковый костюм, и его тоже пришлось снять и бросить. Я снова умылась, поскольку мне казалось, что от меня после моих пробежек с коробками воняло почти как от аса, и надела третий костюм из своих запасов. Теперь у меня оставалось только два бабушкиных, а я еще не добралась до цели своего путешествия, Я села в джип и поехала по горной дороге теперь уже вниз, и это было ничуть не легче, чем карабкаться вверх по ее петлям: туман стал прозрачней, дорогу я видела хорошо, но от оседающей влаги покрытие дороги стало мокрым и скользким.
К середине дня туман окончательно рассеялся, небо вдруг стало ярко-синим, какого я никогда не видела в нереальной жизни. Впереди горы стали снижаться и постепенно превратились в пологие холмы, а за ними до самого неба простиралась полоса еще более пронзительной синевы: я поняла, что вижу перед собой Миланский залив Средиземного океана. Дорога, подошла к краю обрыва над долиной, уходившей к самому берегу. Я остановилась и вышла из джипа. Мои руки и лицо охватило теплым ветром, пахнувшим морской водой и дикими растениями, и это были очень приятные запахи, хотя и насквозь нереальные. Впрочем, может быть, мне это показалось, поскольку сама-то я отнюдь не благоухала… Странное дело, Средиземное море во время Катастрофы разлилось почти вдвое и поглотило часть стран Средиземноморья, превратившись в океан, однако этот океан не производил такого гнетущего впечатления, как Дунайское и Европейское море. Может быть, дело было в солнце, сиявшем с этого абсолютно реального по цвету синего неба, ведь теперь так редко удается увидеть солнце. Или это ветер казавшийся таким чистым, несмотря на явно растительные запахи… А может быть, дело в том, что в той стороне, куда я сейчас смотрю, далеко-далеко, на острове Иерусалим, в своем храме уже давно не спит наш Мессия, работает и думает о всем мире, о всех людях и обо мне. Я вдруг вспомнила, что ни вчера, ни сегодня не пела вместе со всеми наш замечательный Гимн, ведь я не смотрела передачи новостей, всегда заканчивающиеся Общим Гимном. Я выпрямилась, набрала побольше воздуха и громко запела: Союз нерушимый народов свободных сплотил ты навеки, Мессия-отец!… Еще никогда в своей жизни я не пела Общий Гимн с таким воодушевлением. Я допела его до конца и решила, что следующим моим путешествием, а вернее, паломничеством, будет полет в Иерусалим: сколько можно откладывать то, что обязан хотя бы раз в жизни совершить каждый житель планеты! Я так разволновалась, что пришлось разыскать в аптечке успокоительное, а потом подождать, пока оно начнет действовать. До места я доехала в середине дня. Бабушка сказала: «Ты свернешь на дорогу, обсаженную пиниями и кипарисами. Это деревья, похожие на мой зонтик: пинии – на раскрытый, а кипарисы – на сложенный. Дорога приведет тебя к белой вилле, стоящей на скале над самым океаном». Дорогу и деревья, «бабушкины зонтики», я нашла без труда: от основной дороги туда вел съезд и на нем стоял указатель «Вилла Корти». Отсюда вниз спускалась белая известковая дорога. Похоже, что это была не просто старая, а древняя дорога: она была такой узкой, что если бы навстречу мне попался самый крошечный одноместный мобиль, мы не смогли бы разъехаться. Слева за невысокой оградой тянулся сад, а справа был крутой обрыв, за которым виден был океан. Но вилла, к которой привела меня дорога, оказалась не виллой, а настоящим беломраморным дворцом, ослепительно сверкавшим на солнце. Ограды вокруг никакой не было, дорога, сузившись, подошла к просторной площадке для мобилей возле самого дворца. |
