|
Второй раз в жизни мальчика пронзило болезненное ощущение, что мир пуст. Он схватил и потряс холодную руку, словно пытаясь вытащить Маркиза оттуда, куда тот ушел. Рука бессильно упала, и из-под грубого одеяла высунулся широкий рукав зеленого камзола. В горле у Гоша забулькало, а потом он завыл. Его голос, отразившись от скал, вернулся, многократно усиленный. И мальчик испугался самого себя. Ягоды посыпались на руку Маркиза, но было уже темно, и потому их червень, смешавшаяся с зеленью камзола, уже ничего не означала. Спотыкаясь и крича, Гош бросился вниз, в тепло зеленой долины. Он боялся неподвижности Маркиза, боялся холода и ночи, его тянуло к согретой солнцем траве и землянике. Когда ступеньки кончились, он побежал дальше, по пояс в траве, слыша свой голос — но и голос пугал его, потому что был страшный и чужой, как голос зверя. Однако перестать кричать Гош не мог. Освободившееся от невидимых обручей горло пульсировало в такт шагам, издавая звук, который мальчик не в состоянии был сдержать. И он бежал, продирался в темноте сквозь цветущие кусты, заросли огромных лопухов, шелестящие занавеси вьюнков, и только когда почувствовал под ногами твердый камень, сумел унять звенящую глотку. Перед ним высилась темная громада монастырской церкви. Гошу страшно было оставаться во дворе, среди этой буйной зелени, но еще страшнее — войти внутрь, в бездонную темноту. Сев на ступени, он обхватил руками колени. Из высокой травы выбежал его пес и растянулся рядом, тяжело дыша. Гош решительно не знал, что делать. Еще минуту он посидел, раскачиваясь взад-вперед, а потом свернулся в клубок и уснул на поросших травой ступенях.
20
Разбудил его пес, тычась носом и облизывая ему лицо. Гош, еще полусонный, пробовал спрятать голову, но быстро пришел в себя. Встал, с наслаждением потянулся. Солнце стояло уже высоко, и свет просачивался сквозь листву деревьев. Гош увидел, что спал на церковном крыльце, и вспомнил сон, который ему приснился ночью. Во сне он был сильным и говорил красивыми, гладкими фразами. Теперь от сна и ночи уже ничего не осталось. День начинался с такой уверенностью в себе, будто никогда не собирался кончаться. Гош пошел на тихий шорох и обнаружил разбитый фонтан: вода слабой струйкой текла на каменные плиты двора. Он умылся и попил. Подумал о землянике, но, увидав на маленьких деревцах у фонтана зрелые апельсины, тут же про нее забыл. Плоды были небольшие, зато сладкие и сочные: сок так и бежал по подбородку. Осмотревшись, Гош обнаружил в саду крупный, с перепелиное яйцо, крыжовник, фиги, черешни и яблоки. Одни деревья только еще цвели, другие уже плодоносили — как вчерашняя земляника. Гош засмеялся, увидев на южной стене церкви тяжелые фиолетовые кисти винограда. Он рвал все без разбора, что-то съедал, а остатки сносил на крыльцо, пока там не собралась изрядная кучка. Впрочем, постепенно Гош терял интерес к этому занятию. Он бесцельно бродил в достающей ему до пояса траве, протаптывал извилистые тропки, но в конце концов вернулся к приоткрытым дверям церкви. Сорвал кисть винограда и, после минутного колебания, вошел внутрь. Внутри не было темно. Солнечный свет узкими лучиками пробивался сквозь маленькие, высоко расположенные оконца. Гош увидел серое от пыли пустое пространство, сверху замкнутое тяжелым сводом. Осмелев, он сделал еще несколько шагов и сразу же ощутил странный, сырой запах камней и времени. Это не была церковь — по крайней мере не такая церковь, какую он помнил по монастырю, где когда-то жил. Тут не было ни алтаря, ни боковых нефов. Только в глубине возвышалось что-то громоздкое и темное, напоминавшее стол. Гош нервно отправлял в рот виноградины и продвигался вперед, оставляя в пыли отчетливые следы. Достигнув середины огромного зала, он увидел нарисованные на стенах фигуры танцующих людей. Очень страшных. Худые, большие, костлявые, они держались за руки, образуя под сводом круг. Выпученные, затуманенные вихрем танца глаза таращились на него со всех сторон, словно завлекая в свой хоровод. |
