– Перестань сердиться! – повысил голос Рэмарде. – Ты бесишься оттого, что весь твой хитрый план провалился, но как я вижу, ничего по‑настоящему страшного не случилось. Так или иначе, мы убрали с дороги обоих – и Айлура, и Эйэе. Мы победили, и не важно, где теперь сердце Перворожденного света.

Некоторое время Черные Старцы молча разглядывали поле боя; Рэмарде довольно кивал головой, Бьлоргезд наслаждался, слушая крики раненных, а Фонрайль упорно глядел себе под ноги.

– Я думаю, в отлаженный механизм нашего плана попала песчинка предательства. Шестеренки еще проворачиваются, но скоро наступит решающий момент, когда все развалится. Проклятый Мертвый Восток! Он ослабил чары и позволил мертвецу выйти из повиновения. Он неспроста вынул булавку.

– Это уже слишком! – вяло отмахнулся Рэмарде. – Ты просто сошел с ума от подозрительности.

Все это время Девлик неподвижно, в молчании стоял рядом с поникшей головой и дрожащим телом. Ему казалось, что он тает, тает как сугроб, попавший под жаркое весеннее солнце. Не было никаких сомнений – дни его сочтены, а конец близок. Впрочем, это даже к лучшему! Все будет так, как хотел тот, другой, живущий в глубине сознания: смерть, темнота, небытие. Ненадолго задержавшись в этом постылом мире, он отправится вслед за Эйэе. Внезапно Девлик вспомнил последний миг перед смертью Селенгура. Он встрепенулся, ибо заклятие требовало повиновения Старцам и служения им, а то, что открылось перед мятущимся разумом, было заговором, направленным против уцелевших Мелисеев. Девлик поднял голову и захрипел, пытаясь издать хоть звук. С непослушного горла посыпались чешуйки пепла; раздалось жуткое сипение, словно из‑под крышки кастрюли вырывался пар.

– Сердце Эйэе до сих пор существует! – хотел крикнуть Девлик, но не мог… Рэмарде и Бьлоргезд удивленно смотрели на него, а Фонрайль, раскрыв рот, пятился назад, где плотной, безмолвной толпой стояли прислужники Старцев. Изогнувшись, мертвец расправил плечи и запрокинул голову. Плоть его лопалась и слезала, кости трещали, остатки одежды отрывались и отлетали прочь.

Солнце уже склонялось к вечеру, протягивая длинные, оранжевые лучи вдоль склона горы, раскрашивая все вокруг в насыщенные и спокойные тона. Но в тот момент показалось, что светило передумало и снова забралось в зенит, засветилось с прежней, полуденной яростью. Золотой свет вспорол грудь корчащегося Девлика и вырвался на просторы луга несколькими потоками – тонкими, безжалостными копьями, находящими оторопевших жертв и пронзающими их на месте. Сияние, крошечное солнце, поглотившее верхнюю половину мертвеца, одного за другим поразило всех, кто стоял рядом. Первым был Рэмарде: проткнутый лучом, он один миг смотрел на Девлика из‑за завесы золотого свечения. Затем его окружили потоки горячего воздуха, размывающие фигуру Старца. Тот раскрыл рот, чтобы закричать, или выплюнуть проклятие – да так и растворился, расплылся, как попавший в воду кусок сахара. Дольше всего держались глаза, которые до последнего буравили Девлика пронзительным, ненавидящим и беспомощным взглядом. Потом растаяли и они.

Бьлоргезд, получив в грудь тонкий острый луч, лопнул гнилым пузырем, разбрызгивая вокруг мерзкие желто‑зеленые пятна. От него остались лишь штаны, свалившиеся наземь безобразной серой кучкой.

Фонрайль успел дернуться, словно надеясь увернуться от луча, сжаться, спрятаться, убежать. Это ему не удалось: Перворожденный свет распорол мешковатый балахон, как старую подушку, выпотрошил, отбросил далеко прочь. Одежды Старца вяло распластались, падая на землю так, будто бы внутри них никогда не было тела.

Несколько мелких лучей без труда достали и тех, кто пришел вместе со старцами.