– Ты – ничто! – грозно сказал ему Сорген и повернулся спиной. – Ты не видишь меня. Ты слеп и ничтожен. Ты обречен.

Тень заметалась в пелене, словно внезапно осознала, что не может вырваться отсюда. Сорген потянулся разом во все стороны, пытаясь найти свое тело, но не обнаружил его, никаких признаков. Что же это такое? Он быстро убил внутри себя признаки паники и сомнений. Нет никакой разницы, где он и кто он сейчас. Разум существует и продолжает работать, и неважно, как и почему. Серая тень, существо, имени которого сейчас он не мог точно вспомнить, было как‑то виновно в теперешнем положении вещей. Мерзкое, грязное создание! Оно заслуживало мести.

Сорген стал темнотой, чернильным пятном, громадной кляксой, расползающейся вокруг с невообразимой быстротой. Он поймал серую тень в свои объятия, окутал ее с ног до головы и с каким‑то сладостным удовлетворением ощутил внутри себя ее трепыхания – жалкие и беспомощные. Так‑то! – торжествующая мысль вознеслась и растаяла, не оставив после себя ничего. Ничего, потому что Сорген был теперь пустотой, абсолютной, безграничной, вневременной. С исчезающим, как вода на раскаленной сковородке, злорадством он подумал, что серая тень застыла и умирает. Она была лишена всего, что нужно было ей для жизни – солнечных лучей, воздуха, воды. Эти слова ничего не значили для Соргена, но зачем‑то всплывали… а потом исчезали, лопались, как пузыри на поверхности пруда.

Крепко держа серую тень в своих объятиях, он висел в безмолвии и пустоте вечность, другую, третью… их вереница начиналась нигде и уходила в никуда. К тому времени, когда сам разум Соргена был готов раствориться в бесконечности и тьме, растаять, быть поглощенным без следа, чернота вокруг него вдруг поблекла. Бледный и робкий свет проникал откуда‑то из‑за нее, словно через как следует закопченное стекло. Будто бы кто‑то осторожно и аккуратно стирал грязь с картины: появлялись новые цвета и объекты. Сорген увидел свои руки, сжимающие голову мужчины с широким, перекошенным теперь лицом. Он был мертв, и вместе они стояли на земле, окруженные плотным серо‑желтым туманом, сквозь который с трудом проникали даже звуки.

Черная борода мужчины, широкая, густая, была залита розовой пеной, изо рта торчал кончик прикушенного языка. Сима! – вспомнил Сорген его имя. – Мой самый злейший враг. Он развел руки в стороны, и труп, мгновение постояв на месте, словно раздумывая, медленно завалился на спину. Не видя и не слыша, что творится вокруг, Сорген стоял на месте и держал руки в воздухе, точно забыл их опустить. Он отчаянно вслушивался в себя, пытаясь ощутить внутри хоть какие‑то чувства: радость, торжество, удовлетворение. Злорадство, бешеное кипение крови… но ничего не было. Он был пуст и равнодушен. Словно меч, пронзивший тело врага, но ни имевший к нему никаких претензий – просто совершил то, для чего был предназначен. Словно стрела, выпущенная стрелком в далеком прошлом, и, наконец, попавшая в цель, хотя пославший ее человек давно умер… Он пришел к этой победе и к этой смерти через горы и моря, переступив по дороге через множество трупов, но теперь кажется, будто в пути он заблудился и вышел куда‑то не туда.

Сорген отрешенно двинулся прочь от бездыханного тела Симы Бартреса. Новые отряды вызванных Черными демонов и плотные группы дайсдагов атаковали с воздуха дрогнувшие ряды энгоардцев. Над войском Белых не осталось больше ни одного волшебника; полностью деморализованные, они начали пятиться, сдавая позиции, которые так долго удерживали.