Мне приходилось несколько раз переспрашивать Голос, потому что его ответы изобиловали какими-то метафорами и витиеватостью. Или же стандартным ответом о том, что между нами непонимание. Я как бы переводил с поэтического языка на свой, рациональный язык двадцать первого века.

Например, выяснил, почему у всех жителей есть фамилия, а у меня, вместо фамилии указана принадлежность к обоим родителям. Это объяснялось договором между брачующимися родами. Ребёнок, достигший «нужного возраста» выбирал себе род, то есть фамилию, к которой он примкнёт. То есть отца или матери.

— А что даёт выбор рода? — спросил я.

«Выбор родового имени отсекает одни пути, но открывает другие».

Я сразу же склонился в сторону фамилии матери. Самиран Саран даже звучало лучше, чем Самиран Те-Танга.

Но… чёрт возьми, как это жестоко, когда ребёнку приходится выбирать между двумя родителями! Это мне хорошо, мне нет дела до родителей Самирана.

— А что если я не хочу выбирать ничей род?

«Ты навсегда потеряешь пути обоих родов и наследованные озарения».

— Это плохо?

«Путь не бывает плохим или хорошим. Это свойства идущего по нему».

— Тэк-с… Если я не приму чей-либо род, я останусь без родового пути?

«Ты начнёшь Путь своей семьи, со своим именем и потомками, которые создадут род. Имя и новые наследованные озарения можешь получить в храме Двенадцати Тысяч Создателей».

Своя семья — это слишком долгоиграющие планы. Я даже в прошлой жизни на вопрос родителей, когда заведу детей, отвечал честно — никогда. И ведь я был прав. Что сейчас делала бы моя семья, потеряв своего кормильца в ином мире?

Ладно, мысли о прошлой жизни настраивали меня на грустный лад. Что там дальше?

— Самиран? — осведомился Хаки Энгатти.

Я вздрогнул.

Увлёкшись беседой с Голосом, я остервенело грёб и грёб грязную солому деревянной лопатой. Даже боевые кабаны, которые ранее толкали меня, сбились в испуганную толпу и прижались к стене, с ужасом ожидая, когда я до них доберусь.

Я огляделся: половина грязного настила была собрана в огромную кучу, а Хаки торопливо таскал из колёсной повозки свежее сено и укладывал на очищенный пол.

Свиньи, конечно, тут же побежали на свежую траву. Было ясно, что через десять минут свежий настил будет загажен.

Зато Карапу Карехи остался доволен:

— Именно так и надо работать. Свинки любят свежесть. Ладно, время ушло, уходите и вы. Во дворе есть ручей, умойтесь из него, скоро за вами прилетят стражи.

* * *

В автобусе… то есть — в летающем экипаже я предпочёл глядеть в окно. В первую поездку я был подавлен произошедшим, но теперь, пообвыкшись, вглядывался в проплывающие за окном горы и здания.

Низины ущелий из гор и зданий погрузились в холодную синеву, а вершины горели ослепительным оранжевым светом заходящего солнца. Синяя линия тени быстро, заметно для глаз, надвигалась на оранжевые участки света. Видимо, от того, что Дивия летела в сторону ночной части планеты, ускоряя закат.

Интересно, какого размера летающая твердь? По идее, на этот вопрос должен ответить Голос. Он и ответил:

«Не могу помочь вспомнить это».

Я повернулся к Хаки:

— Друг, а ты не помнишь, какого размера летающая твердь?

Парень задумался:

— Я точно не знаю. Но слышал, что стены Первого Кольца до начала Ветроломов можно шагать два дня.

— Так много?

— Это всё из-за лестниц, — ответил Хаки.

— Каких лестниц?

— Ну, обычных, которые на стенах колец.