Владимир Михановский. Путь «Таиры» долог
Четыре часа из жизни капитана Map Дона
Человек глубоко вздохнул и раскрыл глаза. Сознание возвращалось медленно и как бы толчками. Окружающие предметы были ещё в тумане, но свинцовая тяжесть в конечностях начала таять, уступая место пьянящей лёгкости. Лежать навзничь не очень-то удобно, даже пошевелиться в ванне нельзя: к каждой точке тела присосались бесчисленные нитевидные отростки, связавшие воедино человека и биостат, занимавший весь отсек. Но вот одна за другой нити начали отключаться и опадать. Наконец осталась лишь одна пульсирующая жилка, оканчивающаяся на левой половине груди, там, где медленно начало биться сердце. Дрогнув, отключилась и последняя нить. Смертельно-бледное лицо человека окрасилось слабым румянцем. Он пошевелился и осторожно повернулся на бок. Матовый свет люминофоров, лившийся со стен и потолка, нестерпимо резал глаза, и человек опустил веки. Когда через миг он снова раскрыл глаза, вокруг сгустились сумерки: это сработал киберкорректор. Человек поднялся и неуверенно шагнул. Ноги казались ватными и подгибались. Подойдя к полукруглому тайм-пульту, человек долго вглядывался в ярко-красную шкалу, на которой горела чёткая цифра «40». Столько лет длился его очередной сон… Затем человек перевёл взгляд на маленький кофейный экран, расположенный под шкалой. Все, как и должно быть: посреди экрана мерцала цифра «8», – число часов, прибавившихся к возрасту человека за время анабиотического сна. Теперь он может бодрствовать четыре часа. Восемь и четыре – это двенадцать часов. Да, за один цикл, составляющий сорок лет ракетного времени, он физиологически постарел ровно на один день. Беззвучно пошевелив губами, человек отвернулся от пульта и подошёл к выходному люку. Походка его с каждым шагом становилась более уверенной, плечи распрямились и в глазах появилось осмысленное выражение. Узкий коридор встретил человека успокаивающим жужжанием кондиционера. Все, казалось, было таким же, как и в прошлое бодрствование, – и зелёные сигнальные огоньки, мозаикой бегущие по полу, и затейливые пластиковые узоры на покатых стенах, и грозовой воздух, напоённый запахом сосны. Человек на ходу провёл пальцем по стене. Пыли не оказалось – Киб все годы добросовестно следил за чистотой корабля. Да и откуда взяться тут пыли? И человек вдруг с острой тоской подумал, что старательный робот будет все так же сметать несуществующий сор, когда стремительная «Таира» будет мчать в пространстве его уже безжизненное тело… Но времени было немного, а дел – не так уж мало. Человек решительно потянул на себя ручку и вошёл в штурманский отсек. С помощью поручня он очутился в центре огромной сферы. На чёрной её поверхности холодно горели звезды. Рисунок их значительно изменился по сравнению с тем, который мерцал здесь в прошлый раз, сорок лет назад. Пути перемещения каждой звезды были обозначены светящимся пунктиром. Сегодня он проснулся в девятый раз. Значит, протекло триста шестьдесят лет эйнштейновского времени с того момента, как он, осуществляя идею Большого Мозга, уснул, целиком отдавшись во власть биостата. Сколько раз ещё предстоит ему засыпать и просыпаться, почти не старея? Почти… В этом «почти» было самое страшное. Каждый цикл – это всего один день жизни. Да, но и дней в человеческой жизни, в сущности, не так уж много! И тает жизнь, уходит без следа, как мартовская вешняя вода. Тает жизнь, подобно льдине, унесённой тёплым течением из родных северных вод. Медленно, но верно… Физиологически прошло лишь девять дней с того момента, как он втиснулся в узкий кокон биостата и немеющей рукой включил реле времени. Девять дней – это, конечно, совсем немного. Но сколько ещё таких дней займёт дорога? Кто ответит ему на это? Путь «Таиры» долог…
…Человек устало потёр лоб, бросил взгляд на хронометр, включившийся сразу же, как только он очнулся от анабиоза. |
