Через полчаса нам его вернули, уже не раздутого, победно семенящего и довольного, что аллергия побеждена, «между тем как тогда, в Раматюэле, не поверите, я бредил три дня подряд с температурой под сорок». Потом он попросил прощения за беспокойство и пожелал во что бы то ни стало подарить Валери новый купальный костюм, как я заподозрил, она начала ему нравиться, и потому я намеренно не стал выходить из такси, когда они делали покупки. Видимо, он даже огорчался, что я не разделяю его ликования, но мне требовалось какое-то время, чтобы избыть свою печаль: ведь всего полчаса назад я его почти что похоронил.

ПУТЕВОЙ ЖУРНАЛ

Жан-Пьер Шнейдер

Агадир — Иргиз (Марокко)

Ясно, солнечно,25 °C.

Отъезд в 14 часов по дороге Р32, соединяющей Агадир с Варзазатом. Следуем вдоль реки Сус по равнине с роскошной растительностью; пастухи пасут свои стада под оливковыми деревьями и арганиями, причем длинные колючие шипы последних послужили причиной нашей первой задержки: прокол шины. Азиз взял на себя смену колеса.

Пастухи в бурнусах сбежались к нам отовсюду. Я-то по наивности подумал было, что они предложат помощь. Увы, их единственным желанием оказалось что-нибудь выклянчить. Наша проводница помешала мне раскрыть кошелек, в качестве довода указав на их многочисленность. Заодно она обучила меня первому арабскому выражению — «ашиб Алла», что значит: «Аллах подаст». Я повторяю это, постепенно совершенствуя свое произношение, так что новоприбывшие обслуживаются качественнее первых. Шучу, конечно, но картина вопиющая: нищета, обусловленная не столько жизненными обстоятельствами, сколько социальным рефлексом. Как всегда, виноват Запад. Везде, где сказывается его влияние, он окультуривает, создавая новые потребности. «Ашиб Алла»… Деликатность ритуала, привитого на почву отвратительной реальности.

Вспоминается великолепная фраза Люсьена Гитри. Однажды, увидев сидящего у стены слепца, он дал маленькому сыну золотую монетку, чтобы положить нищему в шляпу, а потом спросил: «Саша, почему ты не улыбнулся этому человеку, когда творил милостыню?» — «Но он же слепой, папа». А отец отвечает: «Конечно, милый, но вдруг это фальшивый слепой?»

Азиз справился с колесом, и мы вновь трогаемся. Скорее бы покинуть эти равнины, слишком обкатанные туристами! Впрочем, я прекрасно отдаю себе отчет, что в этом путешествии с элементами инициации, приобщения моего спутника к жизни предков, важно буквально все.

Жара вполне терпима. Азиз сидит впереди, я — на заднем сиденье, под которым лежат канистры с бензином, и струйка воздуха из окна помогает кое-как справляться с дурнотой. Голова Азиза повернута к снежным вершинам Атласа, которые уже обозначились по левую руку. Угадываю, сколь напряженно и тревожно его ожидание; постараюсь выразить его в слове, но позже, когда все отстоится. Пока же делаю лишь некоторые заметки, веду бортовой журнал, который послужит доказательством подлинности нашего предприятия, и притом позволит мне избежать a posteriori подвохов памяти.

Набрасываю эти строки около живописного водопада среди расположившихся на пикник немцев, чудовищно дисгармонирующих с экзотической красотой здешних мест. Олеандры. Финиковые пальмы. Опунции. Верблюды напрокат. По штабной карте-миллиметровке определил, что наша проводница сделала крюк в сорок километров, чтобы мы могли полюбоваться видом. Вечером или завтра намекнуть ей, что мы не имеем ничего общего с туризмом. Все прелести местного колорита, как бы хороши они ни были, не совпадающие с тем маршрутом, который избрал Азиз, вне нашего круга интересов.

Мы без остановки пересекаем Тарудант и его базары, мимо мелькают бугенвилии, проносятся крепостные стены XVIII века с аистиными гнездами.