|
Слишком хорошо он знал, каково быть живым наполовину. Не имеет значения – на верхнюю или на левую… И, что еще хуже, Кантор знал, что он знает. Даже не соврешь ничего. Зачем было так напиваться в первую ночь весны? Если бы он тогда промолчал… может, было бы что сказать теперь? Левый глаз Кантора смотрел на гостя с унылой досадой. – Как ты догадался искать здесь? – невнятно пробормотал мистралиец, левой рукой придерживая правую половину рта. – Шеллар велел проверить, – честно ответил принц бастард, оглянулся, куда бы сесть, и опустился прямо на пол, скрестив ноги по варварски. Ответной реплики он не разобрал. Кажется, это было ругательство. Льямас молчал и честно притворялся спящим. – Диего, поедем со мной. Элмар знал, что ему ответят. Знал, что не стоило и предлагать. Но приказ короля следовало выполнить хотя бы формально. Кантор едва заметно качнул головой, оскалившись одной половиной рта. Кто бы сомневался… Он знал, что думает сейчас принц бастард. Что Ольга не бросит любимого и таким. Элмар тоже знал, что думает сейчас Кантор. Он и сам на его месте не явился бы на глаза любимой девушке в таком виде. Дело даже не в том, что лицо мистралийца, напоминающее теперь двуликую маску на фасаде Королевского театра драмы в Гелиополисе, выглядит жутковато. Особенно из за трехдневной щетины на неподвижной правой стороне, делающей контраст еще более ужасающим. Это не страшно. К этому можно привыкнуть. Дело в другом. Неразборчиво мямлить одним уголком рта. Перекладывать левой рукой висящую тряпкой правую. Не ходить вообще или едва передвигаться с палкой. Возможно… Да нет, скорее всего, не возможно, а точно… ограничиться только духовной стороной любви. И позволить, чтобы это видели и знали. – Ты меня не нашел. Да, он был прав. Тысячу раз прав. Но… – Не могу. Шеллар взял с меня честное слово, что скажу ему правду и ничего не скрою. Очередное ругательство прозвучало как предсмертное рычание зверя. – Если хочешь, я заставлю его поклясться, чтобы никому больше не признавался, – предложил принц бастард. – Но… что сказать Ольге? Во первых, ты бросил на виду свое письмо, и над ней теперь весь двор потешается. Во вторых, король заверил ее, что ты жив, ссылаясь на магов. Сказать теперь, что ты мертв, – может не поверить, найдет специалиста, проверит сама. И вообще, может, ты еще поправишься и захочешь вернуться… – Нет! – прорычал Кантор. – Все равно. Даже не знаю… Сказать правду – она в тот же день будет здесь. Сказать, что ты действительно от нее ушел и не хочешь возвращаться, – представляешь, как она обидится и разозлится… Что? Извини, я не понял, что ты сказал? Кантор опять прижал пальцами обвисший угол рта и повторил: – Лучше пусть злится. Элмар подумал, как действительно будет лучше, и вынужден был согласиться. Да, лучше злиться на неверного любовника, чем оплакивать павшего или нянчиться с калекой. Так легче забыть. Так лучше для Ольги. А вот для самого благородного мистралийца… Что он станет делать, если действительно сможет вылечиться и захочет вернуться? Как будет объяснять свое поведение, если его не пожелают даже выслушать? – Хорошо. Я сделаю, как ты просишь. Благодарный взгляд, который он получил в ответ, был красноречивее скомканных непослушным языком слов. – Да, и вот еще… Принц бастард достал из кармана завернутую в кожаный лоскут чакру Трех Лун. – Вот… я ее на поле битвы нашел. Представляешь, опять в стену ушла, как будто не хотела, чтобы ее нашел кто то другой. Только не надо мне рассказывать, что тебе теперь не пригодится и все такое… Она твоя, значит, должна быть у тебя. |
