«Многие жители Эгги, — пишет Ричард Лендер, — продают холст и сукно, изготовленные в Бенине и в Португалии, поэтому мне кажется правдоподобным, что между здешними краями и побережьем есть какое-то сообщение. Все жители весьма предприимчивые торгаши, и многие только и делают, что ездят с товарами вверх и вниз по Нигеру. Они постоянно живут в челнах; маленький навес заменяет хижину. Уверенность туземцев, будто бы нам стоит только захотеть и мы добьемся чего угодно, нас сначала забавляла. Но потом навязчивость негров стала невыносимой. Им нужны были талисманы, чтобы отвратить войну и другие общественные бедствия, чтобы разбогатеть, чтобы крокодилы не смели хватать людей, чтобы каждый день вылавливать полный челнок рыбы. С последним ходатайством обратился к нам глава рыбаков. Как водится, он в подкрепление своей просьбы вручил нам приличный дар, по ценности соответствовавший ее важности. Любопытство народа, его желание посмотреть на нас так велики, что мы не решаемся выйти. Чтобы было чем дышать, нам приходится целый день держать дверь открытой. Мы ходим взад и вперед по хижине, как дикие звери в клетке, и это наше единственное физическое упражнение. Туземцы пристально, с крайним удивлением и опаской рассматривают нас: почти так в Европе разглядывают тигров в зверинце. Когда мы приближаемся к двери, негры пятятся назад и дрожат от ужаса. Но едва мы уходим в другой конец хижины, они молча и с великими предосторожностями придвигаются ближе, насколько им позволяет страх».

Эгга очень большой город, и население его, вероятно, огромно. Как почти все города, расположенные на Нигере, он ежегодно подвергается наводнению. Надо думать, что у туземцев есть свои основания строиться в таких местах, которые кажутся нам и неудобными и нездоровыми.

Не потому ли они это делают, что почва вокруг черноземная, необычайно плодородная, благодаря чему они без особого труда получают здесь необходимые средства к существованию?

Хотя властителю Эгти казалось на вид лет сто, он был очень веселый и жизнерадостный. У него в хижине собирались все знатные люди города, и целый день проходил у них в болтовне.

«Все эти седобородые старики, — рассказывает путешественник, — так чистосердечно смеялись и так непосредственно радовались своим шуткам, что прохожие неизменно останавливались у хижины, чтобы прислушаться, а затем и сами присоединялись к шумному веселью, царившему внутри. И поэтому с утра до ночи к нам оттуда доносились бурные раскаты хохота».

Однажды старый вождь решил продемонстрировать перед чужеземцами свои таланты певца и танцора — ему очень хотелось поразить их и вызвать восхищение.

«Высоко подпрыгивая, несмотря на преклонный возраст, и встряхивая седыми прядями волос, — говорится в отчете, — он выделывал всяческие скачки и кульбиты, к великому удовольствию зрителей. Их смех — единственный знак одобрения у африканцев — так льстил тщеславию старика и горячил его воображение, что он через силу продолжал танец. Ему пришлось вооружиться клюкой; прихрамывая, он попрыгал еще немного, но силы его иссякли и он вынужден был остановиться и присесть рядом с нами на порог хижины. Ни за что на свете не хотел он обнаружить перед нами свою слабость и, совершенно запыхавшись, все же старался сдерживать порывистое и затрудненное дыхание. Потом он попытался было станцевать и спеть нам еще что-нибудь, но силы окончательно изменили ему, и его слабый и дрожащий голос был теперь еле слышен. Тем временем другие певцы и певицы, танцоры и музыканты продолжали свой оглушительный концерт, пока нам наконец не надоело на них смотреть и слушать их. И так как наступала ночь, мы, к великому сожалению веселого, игривого старца, попросили разрешения удалиться».