- Потому что, первое, свой карман всегда ближе, я работаю только для своего кармана, а кооператор - для чужого: мое дело успешнее; второе, я служу одному господину, своему карману, а кооператор двум - и кооперации, и своему карману, значит, опять мне способнее; третье, я никому не обязан отчетом, мой карман - мой банк, а кооператор ведет книги; четвертое, если я свой карман сознаю, то я и чужой сознаю, потому я всегда с покупателем любезен и ласков, а кооператору наплевать на вас...

Не могу припомнить дальнейшие доводы кулака против кооперации, их было, кажется, около десяти. Мне было не по себе, не мог я этому человеку из другого мира сказать свои доводы за кооперацию, что сила ее в соединении, что это момент, когда сила вещей преобразуется в моральную силу, ту силу, которой человек покорил всякую тварь и уложил ее у своих ног, силу, которой и я вижу насквозь этого карманника, а ему меня никогда не узнать... Ничего этого я не мог сказать и только сослался на государственную власть, направленную теперь против "своего кармана".

- Ну, да, - быстро и боязливо согласился он, - против этого я ничего не могу сказать и мало понимаю в этом, вот в Германии, слышал, ну, нам-то что в этом?

- Мы должны помогать.

- Почему же другие-то не хотят помогать ей?

- Потому-что просто: у других правительства буржуазные.

- Все буржуазные?

- Все.

- Стало быть...

Он оглянулся, не слушает ли нас кто-нибудь, наклонился ко мне и прошептал:

- Стало быть, эта вещица только у нас, у одних только у нас?

Я ничего не сказал, и мое молчание было принято, как согласие, он моргнул мне и принялся за чай.

- Настоящий чай изволите кушать у себя дома?

- Китайский.

- А мы начинаем опять о морковке задумываться.

- Что так?

- Сами видите, какие дела, и притом, ежели, как вы говорите, эта вещица только у нас, то в недалеком будущем...

- Переворот? - хотел я сказать.

Но вдруг сосед мой сделал страшное лицо, схватил за рукав, я успел только сказать "пере..." и оглянулся: к нашему столику подходил какой-то военный. Мне было унизительно прятаться, я нарочно погромче опять сказал:

- Пере...

- ...жимка! - быстро окончил мое слово мой собеседник.

И так вышел не переворот, а пережимка.

Обрадованный новому, наверно и самому Далю неизвестному слову, я расхохотался на весь трактир и сказал:

- Значит, вас, купцов, опять пережимают теперь посредством кооперации?

- Ну, да, - ответил он, - опять пережимка.

И сам тоже, открыто глядя на военного человека, чему-то расхохотался.

3.

Янус.

Базарные наблюдения и сопутствующие им мысли еще более расширили и углубили то, что я решил высказать в школе на родительском совещании. Главное, мне удалось себе, наконец, выяснить и решить самое смутное в моей программе место, там, где я говорю о том, чтобы ученый присоединился к творчеству простаков, а простак стал бы сам сознавать себя. Кооперация, казалось мне, должна развязать этот Гордиев узел, потому что она есть момент рождения моральной силы и общего дела. Кооперация добывает материальные средства и перерабатывает их в культурные ценности - вот цель этой серой лавочки. И если это верно, то краеведение, как общее дело, возможно только через кооперацию. И так просто в этом свете кажется и решение смутного до сих пор вопроса о трудовой школе. Мы согласуем преподавание всех предметов согласно идее кооперативного изучения местного края. И гораздо будет точнее, если мы назовем такую школу не просто трудовой, а школой общего дела... Бесчисленными примерами из своего личного опыта я украшаю свою будущую речь на родительском совещании и мысленно заканчиваю: "Мы не будем фанатиками и оставим слово "мое" для базарного употребления. Пусть те наивные люди делают наше же общее дело, относя его к своему я, мы будем смотреть на это с такой же улыбкой, как смотрим на детей.