Я протянул Нателле Григорьевне приглашение. Она его прочитала, достала из сейфа какую то папку, быстренько просмотрела ее и спросила:

– И на что, Михаил Федорович, вы претендуете?

– Из ваших рук, детка (включился автомат), я возьму все, что вы предложите. Взамен руки и сердца.

Чувиха оценила старомодное изящество кобеляжа, улыбнулась, сняла телефонную трубку и, не набирая номера, сказала:

– Анна Васильевна, тут Липскеров Михаил Федорович с Остоженки… Что хочет?..

Я показал пальцем на чувиху. Она хихикнула и продолжила:

– А что мы можем ему предложить?.. У него три комнаты в коммунальной квартире… Так… Михаил Федорович, трехкомнатную квартиру в Северном Бутове брать будете? Семьдесят два метра.

Я обомлел. В лучшем случае я рассчитывал на однокомнатную метров двадцать пять. А тут трех… и семьдесят два!..

– Как это можно, детка?.. Сударыня… Мадам… Госпожа Нателла Григорьевна…

Телка наслаждалась:

– Понимаете, Михаил Федорович, у вас три комнаты в коммунальной квартире.

– Так там еще Оля и Алеша…

– Нет, Михаил Федорович, Липскерова Ольга Валентиновна и Липскеров Алексей Михайлович уже выписались. Так что там вы один проживаете. А по закону (!) мы не можем ухудшить ваши жилищные условия. То есть мы не можем предложить вам меньше трехкомнатной квартиры.

Я пришел в себя. Немыслимые извивы российского законодательства в сочетании с еврейской мудростью моей русской жены привели к немыслимому результату.

Я бухнулся на колени перед службой одного окна:

– Не прогневайся, матушка Нателла Григорьевна. Соблаговоли оттрапезовать со мной тет а тет, антр ну суади. Без посягательств на твою честь. Конечно, если сама этого не возжелаешь.

– Нечего, – встряла тетка, которая настаивала на общечеловеческих правах человека писать в рабочее время, – работать надо!

Я подскочил к ее окну:

– Что мадам предпочитает пить? Конь…

– Мартини, – мгновенно предпочла мадам.

– Всенепременно будет доставлено после трапезы с дражайшей Нателлой Григорьевной.

Через два часа мы с Нателлой Григорьевной вернулись из чебуречной с флаконом «Мартини» для ее товарки.

– А я вам, Михаил Федорович, – сказала товарка, – уже и смотровой ордерок приготовила. Только не в Северном, а в Южном Бутове. Чтобы вы не мерзли.

Я поцеловал ручки обеим дамам и отправился домой, где меня ждало все семейство.

– Ну? – спросило семейство числом шесть рыл.

– Что «ну»? – расслаблено произнес я. – Хотели дать однушку в Люберцах, но я…

– Двушку выбил? – не веря в мои способности что либо выбить, включая дурь из головы, спросила моя жена Оля.

– Нет, мать, трешку…

– Ах! – ахнуло семейство, а Пупсичек описался.

– И не в Люберцах, а в Бутове.

– Ах! – опять ахнуло семейство, а Пупсичек описался вторично.

– В Южном, – добил я всех. А Пупсичек обкакался.

Через час Алеша и его Ленка уже смотрели квартиру. Еще через два я уже подписывал согласие на получение квартиры номер… Да не помню я ни номера квартиры, ни номера дома, ни улицы. На фиг они мне нужны. Я там никогда не был. Я имею в виду квартиру. В Южном Бутове то я был. Посещал, так сказать. На предмет прописки. И постановки на учет в ихний пенсионный фонд. И собес. Это не близко. Работающим в Южном Бутове нужно платить командировочные. Я вообще удивлен, что туда ездят без визы. По моему, это где то в районе Греции. Или Исландии. Хотя, наверное, в районе Исландии скорее Северное Бутово…

Так вот, я туда ездил на предмет прописки.