— Когда наши фляжки будут пусты, сможем ли мы наполнить их снова?

— Очевидно, нет.

— Так дадим этой воде течь свободно! Она естественно потечет вниз, будет указывать нам дорогу и вместе с тем освежать!

— Хорошая мысль! — воскликнул я. — Если этот ручей будет нашим спутником, у нас появится больше оснований надеяться на успех нашего путешествия.

— А! Теперь и ты приходишь к тому же заключению, мой мальчик, — сказал, улыбаясь, профессор.

— Еще лучше, я уже пришел.

— Не торопись! Сперва отдохнем несколько часов.

Действительно, я совсем забыл, что была ночь. Хронометр указал мне на это обстоятельство. Вскоре, достаточно подкрепившись и отдохнув, мы погрузились в глубокий сон.

Глава 24

На следующее утро мы уже забыли о перенесенных страданиях. Проснувшись, я был удивлен, что не томлюсь более жаждой, и искал тому причину. Ручей, который, журча, струился у моих ног, дал мне ответ.

Мы позавтракали и напились превосходной железистой воды. Я чувствовал себя снова совершенно бодрым и твердо решил идти дальше. Отчего бы такому убежденному человеку, как дядюшка, с таким находчивым проводником, как Ганс, и с таким «сорви-голова» племянником, как я, не достигнуть цели? Вот какие прекрасные мысли рождались в моем мозгу! Если бы мне сделали предложение вернуться на вершину Снайфедльс, я отверг бы его с негодованием. Но речь шла, к счастью, только о схождении.

— Вперед! — воскликнул я, будя своим восторженным возгласом древнее эхо земного шара.

В пятницу, в восемь часов утра, путешествие возобновилось. Гранитный извилистый коридор, петляя, представлял собою сложную путаницу лабиринтов и неожиданно заводил в тупики, но в общем главное его направление было на юго-восток. Дядя усердно наблюдал за компасом, чтобы иметь ясное представление о пройденном пути.

Галерея шла почти горизонтально, понижаясь не более, как на два дюйма через каждый туаз. Ручей мирно продолжал свой путь по узкой галерее. Он представлялся мне каким-то добрым духом, сопутствующим нам в наших блужданиях по кругам земного шара; и моя рука ласкала хладную наяду, чья песенка звучала в лад с нашими шагами. В моем воображении все принимало радужную мифологическую окраску.

Что касается дядюшки, он проклинал горизонтальность направления, ибо был «поклонником вертикали». Путь, по которому следовал дядюшка, тянулся бесконечно в одном направлении; и вместо того чтоб спускаться по радиусу Земли, дядюшка шел, как он выражался, по гипотенузе. Но у нас не было другого выбора, и пока мы приближались хоть медленно к центру Земли, не приходилось жаловаться.

Однако время от времени наклон увеличивался; ручей, журча, струился по галерее, и мы вместе с ним спускались в глубины.

В общем, и в этот день и в следующий дорога шла большей частью в горизонтальном направлении и сравнительно мало в вертикальном.

В пятницу, 10 июля, вечером мы должны были, по нашим расчетам, находиться в тридцати лье к юго-востоку от Рейкьявика и на глубине двух с половиной лье под Землей.

Но тут у нас под ногами разверзлась бездна. Дядюшка невольно захлопал в ладоши, обрадовавшись крутизне ее ската.

— Вот что нас поведет к цели! — воскликнул он. — И без труда, ведь выступы скалы образуют настоящую лестницу!

Мы начали спускаться. Я не считал это опасным, так как свыкся уже с подобными упражнениями. К тому же Ганс при спуске так приладил веревки, что исключалась возможность несчастья.

Эта шахта представляла собою пробитую в массиве узкую расселину, называемую «взбросом». Она, очевидно, образовалась благодаря сжатию земной коры в эпоху остывания Земли.