«Я все еще контролирую себя. Я получаю ощущения через их нервные системы. Они получат через мою».

Он мог ждать… Он мог сидеть и ждать, пока его мозг не начнет давать истолкование тем ощущениям, что телепатируются их нервными системами. Он может сидеть здесь и ждать…

«Стоп! Спокойно! – подумал он. – Зачем они это сделали?»

Тревога обострила его восприятие. Он услышал далекий голос, произносивший:

– Независимо от того, имеет ли смысл виденное и слышанное мною, я остаюсь спокойным…

Внезапно он ощутил зуд в носу.

«У них нет носов, – подумал он, – по крайней мере, я не видел ни у одного. Следовательно, это зависит или от моего носа, или от какой‑то случайности».

Он потянулся, чтобы почесать его, и ощутил резкую боль в желудке. Если бы он смог, он бы согнулся от боли, но он не мог. Он не мог почесать нос. Он не мог положить руки на живот.

Потом Гросвенф понял источник зуда и источник боли находятся вне его тела. И они совсем не обязательно должны быть связаны с другими нервными системами. Две высокоразвитые формы жизни посылали сигналы одна другой – а он надеялся, что тоже посылал сигналы – ни один из которых не мог быть объяснен. Его преимущество состояло в том, что он этого ожидал, а чужаки, если они находились в стадии феллаха и если теория Кориты была верна, не ожидали и не могли этого ожидать. Понимая это, он мог надеяться на адаптацию. Они же могли прийти в большое замешательство.

Зуд исчез. Боль в желудке переросла в чувство тяжести, как если бы он переел. Горячая игла вонзилась ему в спину, проникая в каждый позвонок. На полпути вниз она превратилась в лед, а потом лед растаял, и ледяной поток побежал по спине.

Нечто – рука? кусок металла? щипцы? – захватило его бицепсы и едва их не разорвало. Боль отдалась в его мозгу пронзительным криком: он почти потерял сознание.

Когда чувство боли исчезло, Гросвенф был страшно измучен. Все это было иллюзией. Нигде ничего не происходило – ни в его теле, ни в телах птицеобразных существ. Его мозг получил ряд импульсов посредством зрения и неверно их понял. При таком близком контакте удовольствие могло стать болью, любой стимул мог воспроизвести любое чувство. Эти существа могут и ошибаться, что не так уж и страшно.

Он тут же забыл обо всем этом, потому что до его губ дотронулось нечто мягкое и студенистое. Голос сказал: «Я люблю…» Гросвенф отказался от этого значения. Нет, не «люблю». Это был его собственный мозг, как он полагал, пытавшийся осмыслить особенность нервной системы, реакция которой была совершенно иной, чем человеческая. Уже сознательно он заменил слово на «меня побуждает», а потом опять позволил чувствам взять вверх. В конце концов он все еще не знал, что же такое это было, то, что он ощутил. Пробуждение было неприятным, вкусовое ощущение было сладким. В его сознание вошло изображение цветка. Он был красивым, красным, напоминал земной и никак не мог быть связан с мозгом. Риим.

«Риим!»

Его мозг лихорадочно заработал. Пришло ли к нему это слово через пространство, через бездну? По всей иррациональности, название казалось плодом его вымысла, но все же было подходящим. И все‑таки, несмотря ни на что, сомнения не покидали его. Он не был уверен.

Вся заключительная серия ощущений была принята без исключений. И все равно он с беспокойством ждал следующего появления изображения. Свет оставался тусклым и туманным. Потом все вокруг расплылось, как сквозь толщу воды. Неожиданно он снова ощутил сильнейший зуд. Затем это чувство сменилось ощущением жажды, жары и давления массы воздуха.

«Это не так! – самым серьезным образом сказал он себе.