|
Действие второй половины романа целиком разворачивается в этом чистилище, где Бардамю практикует в качестве врача. У Селина есть полная возможность множить угнетающие описания и улиц, и квартир, где бывает Бардамю. Места, предназначенные для проведения приятного досуга (бистро), как и отдых или развлечения (в выходные, праздничные дни), — их описание еще сильнее акцентирует ощущение неизбывного одиночества. Эти двести страниц, нашедших потом продолжение в начале следующего романа, «Смерть в кредит», принесли Селину славу романиста, прекрасно знающего жизнь окраин европейских городов. Социальное зло, изобличенное в романе «Путешествие на край ночи» с таким неистовством и убедительностью, пустило корни и во Франции, и в ее колониях, и в Соединенных Штатах; жертвы и там и тут принадлежат к малообеспеченным классам; этого было достаточно, чтобы книга была отнесена — согласно терминологии политического словаря западных демократий — к «левым». Подтверждение тому — сразу же начатый Эльзой Триоле перевод на русский язык, хотя тогда роман появился в СССР лишь в искромсанном виде. Эта стихийная политическая интерпретация была, однако, в значительной мере недоразумением. Конечно, рисуя такую картину, Селин сочувствует жертвам, рассказчик, бесспорно, на их стороне, но образы жертв ничуть не более привлекательны, чем образы тех, кому выгодна эта система. Отождествление «левого» и «прогрессивного» зиждется на убеждении, будто человек добр. Недостатки характера и пороки тех или иных индивидуумов являются при таком подходе следствием эксплуатации, которой они и их отцы подвергаются, как правило, с незапамятных времен. Но, читая «Путешествие на край ночи», не получаешь впечатления, будто «оборванцы» добрее и больше способны к совершенствованию, чем люди привилегированных классов. И те и другие — за редкими исключениями — одинаково эгоистичны, жадны, тщеславны, завистливы, недоброжелательны, злобны, абсолютно лишены способности к сочувствию, а иногда и того хуже. В униженных гораздо сильнее желание попасть в среду обеспеченных, если только представляется возможность, чем рефлекс солидарности и взаимовыручки. Бесспорно, в книге вскрыты глубокие корни зла, жертвами которого они являются. Однако рассказчик не питает никаких иллюзий в отношении заложенных в них качеств. Да, автор без обиняков разоблачает социальные условия, но одновременно он разоблачает определенные взгляды, касающиеся человека, взгляды, которым все мы в той или иной мере отдали дань, потому что они помогают нам существовать, для Селина же они — не более чем иллюзия. Конечно, образ человека в этой книге необычайно мрачен. Это впечатление было бы непереносимо, если бы не было уравновешено комизмом. Чтобы понять суть этого образа, необходимо все время чувствовать комическое в романе. Те, кому не смешно, по существу, отодвигают этот мрачный образ подальше с глаз, обвиняя Селина в предвзятости и очернительстве. Напротив, те, кто способен смеяться, инстинктивно сознают, что предвзятость Селина противостоит другой — с противоположным знаком — предвзятости, столь распространенной в наше время и тяготеющей к идеализации. Для этих, внимательных читателей важна не столько демонстрируемая система идей, сколько убедительность правды. Ведь по зрелом размышлении при встрече с селиновским образом человека можно видеть, что правда Селина довольно близка той, что была сформулирована французскими моралистами XVII века, если отвлечься от специфики языкового выражения. Главные пороки, которые Селин разоблачает, напоминая человеку о его несовершенстве, по сути те же, что разоблачали Паскаль, Ларошфуко или Лабрюйер: гордыня, тщеславие, непомерная любовь к развлечениям. Как и моралисты XVII века, Селин, обнажая наше несовершенство, разворачивает параллельно резкую критику, не связанную непосредственно с описываемым предметом, но столь убедительную, что она заставляет нас принять нарисованные им разоблачительные картины. |
