| Потом мы поехали ко мне и пробыли там, в неге и любви, до самого вечера. Конечно, он ушел от меня только в десять, махнув на все рукой. Прощались мы чуть ли не со слезами, в его голосе слышался опасный пафос, и я, разумеется, растаяла, как мороженое на солнце. К приходу Алевтины от меня осталась только липкая лужица. Алевтина с порога оценила ситуацию. – Так, все ясно, судя по кретиническому выражению лица – великая любовь. Отсутствующий взгляд, блаженная улыбка – налицо симптомы тяжелого заболевания. – Ладно, чья бы корова мычала… – А я что? Я ничего. В свое время и мы болели, и ты надо мной смеялась, теперь моя очередь. – Ох, Алька, что-то будет… – Что? – Понятия не имею. – Ну а не имеешь понятия, так помалкивай, а то раскудахталась – что-то будет, что-то будет. Конец света, что ли? – Надеюсь, что не света, а Светы. – Какой еще Светы? – А его жену Светой звать. – Ну ты даешь! Ночку с мужиком переночевала, в ресторан сходила – и здрасьте, он разводится. Жди дожидайся, дурища набитая. И не мечтай. Он сейчас с ней в отпуск укатит, там она живо смекнет, что мужик втюренный, и так его обработает, что он о тебе и думать забудет. – Ты что? – безумно пугаюсь я. – Да я просто скаламбурила, а ты и вправду решила, что я его разводить собираюсь? Да Бог с тобой, это вообще не мой стиль. Да, кстати, вы когда в Молдавию едете? – Андрей уже билеты купил, едем через неделю. – И сколько вы там пробудете? – До конца августа, а что? – Аленька, ты мне ключи оставишь? – Ясное дело, оставлю, не боись, Кирюха, будет тебе квартирка для любовных свиданий. Если он, конечно, вообще прорежется, твой Робеспьер. – Марат, – слабым от переживаний голосом поправила я. – А по мне один хрен, что Марат, что Робеспьер, я всю эту революционную сволочь терпеть не могу. Ручаюсь, что твоя мама скажет: порядочного человека не могут звать Маратом. Хочешь пари? – Какое там пари! Именно так она и скажет. В разговорах о Марате мы просидели до глубокой ночи.   А потом вернулись родители, и я конечно же рассказала обо всем маме, хотя в последнее время старалась скрывать от нее свои сердечные дела, уж больно решительно она во все вмешивалась. Разумеется, мама заявила, что приличный человек не может носить имя Марат. Алевтина как в воду глядела.   – Когда же, когда мы встретимся? – Завтра вечером, часов в восемь. – Где? – У моей подруги. – Это далеко? – Нет, пять минут ходьбы от моего дома. – Чудесно! Значит, завтра в восемь на углу у магазина, да? – Да! – Я люблю тебя! – Я тоже! – До завтра, любовь моя. – До завтра. Неужто свершилось? Он приехал! Приехал и сразу позвонил! Я даже ни о чем его не спросила – как он отдохнул и так далее. Ничего, завтра спрошу. И совершенно не с кем поделиться радостью! Даже мама и та уже спит! Как же теперь дожить до завтрашнего вечера? Нет, не до вечера, до утра. Утром предстоит куча дел, надо все успеть, и еще забежать в Алькину квартиру хотя бы пыль смахнуть. А потом еще навести немыслимую красоту. Ведь после разлуки смотришь всегда другими глазами. После разлуки Анна заметила, что у Каренина уши торчат. А вдруг он что-то такое во мне заметит? А если я? Нет, я-то уж точно ничего не замечу, меня так колотит от любви, что я вовсе ослепла, ничего кругом не вижу, где уж тут разглядеть пятна на солнце? Впрочем, если и он в таком же градусе, то можно не волноваться.                                                                     |