Как бы там ни было, но крестьянская война привела Лютера в ужас. Он полностью зависел от поддержки германских князей, которые считали, что разрыв с Римом усилит их политическую власть и (как в случае с Генрихом) позволит присвоить богатства и земли церкви. Но те же самые князья быстро смекнули, что, когда начинается революция, остановить ее трудно. Грабить церкви легко и приятно, но кому понравится, если после этого тебя станут грабить собственные крестьяне?

Естественно, церковь пришла к выводу, что революция — болезнь заразная (именно эту точку зрения сейчас выражает Гардинер), и Лютер, не желавший, чтобы его учение погибло из-за измены напуганных князей, решил пересмотреть свои доктрины в угоду правящей верхушке. Он обрушил на крестьян невероятные проклятия и призывал подавлять их восстания, прибегая к самым крайним мерам. Это позволило Лютеру сохранить доверие протестантских князей, но зато доверие крестьян он утратил. Области, в которых бушевало крестьянское восстание, остаются католическими и по сей день.

Несмотря на оппортунизм Лютера, крестьянская война осталась ужасным примером для тех, кто считал себя сторонником ереси. Если в европейской стране не было сильной королевской власти (как в Англии или Скандинавских странах), тамошняя аристократия предпочитала не бунтовать, помня о восстании против власть имущих. На первых порах казалось, что лютеранство без труда завоюет всю Западную Европу, однако вскоре выяснилось, что оно имеет свои пределы и ограничивается главным образом немецкоговорящими странами.

Гардинер обвиняет Кранмера в сочувствии доктринам Лютера (и, видимо, в желании подвергнуть Англию опасности крестьянских восстаний). Он говорит Кранмеру:

Не знаю разве я, что эту ересь

Вы поощряли?

Кранмеру грозит арест и заточение в Тауэре, но тут входит Генрих, решительно вмешивается в происходящее и спасает архиепископа.

Пока был жив сильный и властный Генрих VIII, противоположные мнения не перерастали в открытые конфликты. Генрих держал под контролем и Гардинера, и Кранмера.

Однако после смерти Генриха все изменилось. Сначала поднялись протестанты. Тогда верх одержал Кранмер, а Гардинера отправили в тюрьму. Но затем возобладали католики, которых возглавил Гардинер, а Кранмера сожгли на костре.

Нового компромисса достигли только при Елизавете I, которой удалось покончить с догматизмом официальной государственной религии.

В финальной сцене пьесы Кранмер крестит маленькую Елизавету. Драматург, знающий, что случится потом, делает его пророком. Кранмер говорит:

Сей царственный младенец (с Небесами

Пока что не утративший единства)

Уже и в колыбели обещает

Британии поток благодеяний.

Если бы Кранмер мог это предвидеть, он действительно был бы пророком. Во всяком случае, Генрих на такое не рассчитывал.

После рождения девочки король разочаровался в Анне; возможно, Генрих решил, что Небо все еще гневается на него, и решил поискать себе другую жену. Со временем он стал подумывать о разводе с Анной, но народ мог решить, что Генрих делает это для того, чтобы вернуть Катерину. Это значило, что Генрих должен сначала дождаться смерти Катерины, а уж потом решить судьбу Анны.

Но позволить себе новые романы он мог. Вскоре после рождения Елизаветы Анна пережила то же самое, что до нее пережила Катерина.

Когда Катерина наконец умерла, бедная Анна возликовала, почувствовав себя настоящей королевой, на права которой никто не посягает. Кроме того, она снова была беременна и не сомневалась, что на этот раз родит мальчика…

Кранмер продолжает читать панегирик принцессе:

Она царице Савской не уступит

В добре и мудрости.