«Каким образом?!»

«До того как ты уехал в Страну Израиля, она не была для нас чем-то реальным. Ты ведь знаешь наших сионистов, что молодых, что старых, для них главное — сойтись, поговорить за едой насчет Страны Израиля и собрать положенные взносы. Но с тех пор, как ты уехал в Страну Израиля, она стала для нас реальностью — как же, один из наших уехал туда! Со временем, когда я дозрел до понимания происходящего, я тоже принял эту Страну в свое сердце, но не Страну сионистов нашего города, а твою Страну Израиля, и принял настолько, что весь мир, на мой взгляд, недостоин был и одной крупицы ее земли».

«Если так, то, выходит, ты только выиграл благодаря мне».

«Я тоже так считал, — сказал Йерухам, — поэтому и потянулся за тобой: ты и Страна Израиля стали в моих глазах одно. Я представлял себе: вот я приезжаю туда, прихожу к тебе и говорю: „Я из твоего города и благодаря тебе тоже приехал сюда“. Ты тут же протягиваешь мне руку дружбы, и я вижу, что у меня есть брат в Стране Израиля. А потом ты достаешь апельсин, делишь его на двоих и говоришь: „Бери и ешь“. Много апельсинов я ел там, в Стране Израиля, были дни, когда это было моей единственной пищей, но той дольки апельсина, которую я ожидал получить из твоих рук, мне не хватало».

«Но почему же ты не пришел ко мне?» — спросил я.

«Почему я не пришел к тебе? А разве ты был там? Когда я похвастался перед своими тамошними друзьями, что собираюсь навестить тебя, они сказали мне: „Этот человек покинул Страну“».

Я вздохнул: «Это правда, в те дни я жил в Берлине».

«Ты жил в Берлине, — сказал Йерухам, — ты наслаждался всеми благами жителей большого города, а наши сердца ты заразил ядом Страны Израиля».

Я посмотрел на него и воскликнул: «Любовь к Стране Израиля ты называешь ядом?! Я не хочу спорить с тобой, но ответь мне, пожалуйста, что же, по-твоему, я должен был сделать?»

Он спокойно посмотрел на меня и дружелюбно сказал: «Умереть, господин мой, умереть».

«Тебе надоела моя жизнь?» — спросил я.

«Если ты не нашел удовлетворения от жизни в Стране, — ответил он, — ты должен был, господин мой, покончить жизнь самоубийством».

«Покончить жизнь самоубийством?!»

«Или исчезнуть. Или сменить имя, чтобы никто не знал, что ты еще жив. Или…»

«Или?»

«Или надеть рубище изгнанника и бродить с места на место, целовать повсюду землю, бить себя в грудь и кричать: „Я тот, который увлекал за собой людей в Страну Израиля и ошибался при этом. Люди, не следуйте за мной“».

«Разве я тебя соблазнял ехать следом за мной?» — спросил я его.

Он ответил: «Хочешь, я прочту тебе кое-что?. Те стихи, которые ты сочинил перед тем, как уехать в Страну?»

«Стихи, которые я сочинил?»

Йерухам выпрямился во весь рост, сдвинул ноги по-солдатски, сложил руки на груди и произнес с выражением:

«Замолчи, человече, замолчи!» — крикнул я ему.

Но он продолжал читать:

«Замолчи, человече, замолчи», — снова попросил я. Но он и на этот раз не замолчал и продолжал декламировать:

«Если ты сейчас же не замолчишь, я уйду», — сказал я.

Но он не замолчал и дочитал до конца:

«Я знаю, ты уже разлюбил эти стихи, — сказал он, помолчав. — И твоему утонченному вкусу претят сегодня рифмы типа „Господней-преисподней“. Но я скажу тебе, чем на самом деле дурна твоя поэма — она забирается в сердце и томит душу».

Тут я сказал ему, этому Йерухаму: «А что, когда ты приехал в Страну и не нашел меня, там больше никого не было? Ладно, там не было меня, но ведь были же многие другие! Что, разве Страна Израиля — это я один? Даже из нашего города туда приехал не один человек, и уж они-то, я не сомневаюсь, встретили бы тебя сердечно».