Хотя все действия нашего раввина продуманны и речь всегда взвешенна и строга, он не чурается и праздной беседы и при этом украшает свои речи разными развлекательными словечками или примерами, но и тут следит, чтобы не пошутить дважды подряд и не рассказать что-нибудь, не имеющее отношения к делу.

Меня он принял приветливо, хотя заметно было, что он все еще обижен тем, что я не приходил до сих пор. Поэтому, наверно, и встретил меня упреком (на арамейском): «Если я царь (ибо сказано: „Кто наши цари? Раввины“), то почему ты не пришел ко мне раньше?» Затем он усадил меня справа от себя и принялся объяснять, что он возражал против того, чтобы говорить «Отец наш, Царь наш», потому что такое нельзя говорить по поводу беды одного отдельного человека. А поскольку я промолчал, он решил, что я все-таки держу на него обиду из-за его слов об игре в футбол в субботу, и стал говорить о футболе и о том, почему в него нельзя играть по субботам. Тот, кто услышал бы его рассуждения, мог бы, пожалуй, подумать, что в Стране Израиля только и делают, что целыми днями играют в футбол, особенно по субботам. Он и еще что-то осуждающее говорил о людях Страны Израиля, но я так разволновался, что пропустил все это мимо ушей и ничего не ответил. Увидев, что я продолжаю молчать, он изменил тон своих речей, дружелюбно посмотрел на меня и слегка повысил голос, но не сверх меры, а лишь для того, чтобы добавить ему значительности и сделать свою речь более любезной. «А сейчас, — сказал он, — прошу господина оказать мне уважение и произнести благословение в моем доме». И тут же громко позвал: «Ребецн, принеси угощение, еврей из Страны Израиля пришел к нам».

Прошло несколько минут. Потом на кухне послышались звук шагов и стук посуды, хотя ребецн не ответила мужу и не подала никакого знака, что услышала его слова и готовит угощение. Раввин опять дружелюбно посмотрел на меня и мягко погладил бороду, но затем вдруг отвел глаза, посмотрел на дверь кухни и постучал пальцами по столу, чтобы поторопить жену. Я хотел было сказать ему, что не нужно ее беспокоить, ведь я не хочу ни пить, ни есть, но тут дверь открылась, и ребецн вошла с подносом в руках. На подносе две чашки чаю, мисочки со сладостями, несколько ломтиков лимона и сахар. Она склонила голову, приветствуя меня, и сказала: «Милости просим». Ребецн выглядела несколько старше своего мужа, но лишь внешне, не по годам. В честь гостя на ней было что-то вроде шляпки. Муж смотрел на нее добрыми глазами, как смотрят мужья, довольные поведением своих жен, — а надо вам сказать, что в годы войны нашему раввину с женой случалось бывать в Вене у раввинов партии «Мизрахи» и они насмотрелись на тамошние повадки.

В комнате стоял книжный шкаф. Раввин увидел, что я глянул в ту сторону, и сказал; «Это книги, которыми одарил меня Господь. Часть досталась мне по наследству, а часть я купил за свои деньги. Воздастся мне за то, что здесь нет ни одной книги, попавшей ко мне через долг или заем. А кроме того, тут есть также книги новейших авторов, мне приносит их сын, которому эти писатели присылают свои книги, чтобы он упомянул их добрым словом в своей газете. Я слышал, что господин тоже написал какие-то книги, но я в них никогда не заглядывал. Мне достаточно книг святых раввинов.