|
По опыту она знала, что многим так и не удается повзрослеть — внешне они старятся, но разум нередко остается в блаженной неприкосновенности. Дни, когда Инид расстраивалась из-за несправедливости жизни, ненадежности и слабоволия окружающих, давно миновали. Дожив до преклонных лет, она считала, что ей крупно повезло. При наличии денег и прекрасного для ее возраста здоровья, живя в окружении своих ровесников в доме, где постоянно происходит что-нибудь интересное, вполне реально обнаружить, что старость — это не так уж плохо. Никто от тебя ничего не ждет — просто живи себе. Тебе аплодируют уже за то, что утром ты встал с кровати.
Заметив внизу группку папарацци, Инид решила сказать Филиппу о смерти миссис Хотон. Филипп никогда не был ранней пташкой, но Инид рассудила — новость достаточно важная, чтобы разбудить племянника. Она постучала в дверь — через минуту послышался недовольный голос сонного Окленда: — Кто там? — Это я, — ответила Инид. Филипп открыл дверь, стоя в голубых трусах-боксерах. — Можно войти? — спросила Инид. — Или у тебя там юная леди? — Доброе утро, Нини, — сказал Филипп, придерживая для тетки дверь, — так он произносил имя Инид, едва выучившись говорить. Застряв в образе не по летам способного ребенка, Филипп прожил сорок пять лет, но это уже не только его вина, считала Инид. — И не зови их молодыми леди, — прибавил он. — В них нет ничего изысканного. — Но они молоды. Даже слишком молоды, — не удержалась Инид, направляясь за Филиппом в кухню. — Вчера ночью умерла Луиза Хотон, я решила зайти сказать. — Бедная Луиза, — сокрушенно сказал Филипп. — Старый моряк вернулся в море. Кофе? — Пожалуй, — согласилась Инид. — Мне интересно, что станется с ее квартирой. Может, ее поделят и оборудуют четырнадцатый этаж? У тебя денег много… — Ну еще бы, — буркнул Филипп. — Если купишь четырнадцатый этаж, сможешь жениться. Готовая детская, много места… — Я тебя, конечно, люблю, Нини, — усмехнулся Филипп, — но не настолько. Инид улыбнулась — она находила чувство юмора племянника прелестным. К тому же Филипп, полный подкупающего мальчишеского очарования, был очень хорош собой, и она никогда не могла по-настоящему на него рассердиться. Он носил стрижку каре — темные волосы одной длины закрывали уши и падали на воротник кудрявыми, как у спаниеля, прядями. Когда Инид смотрела на Филиппа, перед ее глазами появлялся пятилетний мальчик, который приходил к ней после детского сада в синей школьной форме и кепке, — даже тогда он был паинькой. «Мама спит, я не хочу ее будить. Она опять устала. Можно, я у тебя посижу, тетя Нини?» — спрашивал он. И Инид не возражала. Нини всегда и все позволяла своему Филиппу. — Роберто рассказывал, одна из родственниц Луизы приходила ночью и пыталась подняться в квартиру, но он ее не впустил. — Да, сейчас начнутся безобразные сцены, — вздохнул Филипп. — Там же масса всяких антикварных штучек… — Их продадут на «Сотбис», — сказала Инид, — и все закончится. Конец эпохи. Филипп вручил ей большую чашку кофе. — В этом доме чуть не каждый месяц похороны, — посетовал он. — Миссис Хотон была глубокой старухой… — начала Инид, но спохватилась и сменила тему: — Что ты собираешься сегодня делать? — Я назначил несколько собеседований кандидатам на должность моего референта, — отозвался Филипп. |
