БРАЖКИН. Да как же-с?.. Помилуйте, Николай Матвеич… Я ведь было совсем обнадеялся… И вдруг… в мои лета… получить такой аффронт от девочки…

ГОРСКИЙ. А – чорт возьми! еще стал толковать! Недоволен – так подавай просьбу по форме!

БРАЖКИН. Да постойте-с, Николай Матвеич, ведь вы могли бы давно сказать мне это, а то вы сами позвали меня к Лизавете Петровне – что же-с, разве на смех?

ГОРСКИЙ. А, чорт возьми!.. Ну, да! – я сделал глупость – виноват, Федор Кузмич, но об этом больше ни слова! Коли хочешь – отобедай у меня нынче, и будем по-старому приятелями; не хочешь – как хочешь – только чтобы об этом и помину не было… А теперь пойдем.

БРАЖКИН. Вот что-с, Николай Матвеич – отойдемте в сторону – я вам сообщу по секрету… (Отводит его в сторону и говорит ему вполголоса). Обедать я останусь, а ссориться нам не нужно-с; может быть, дело обойдется и так-с: Лизавета Петровна, может статься, еще и одумаются…

ГОРСКИЙ. Да – пусть будет хоть и так; только уговор лучше денег (жмет ему руку) – коли одумается – я скажу вам – но вы все-таки ни слова об этом ни мне, ни ей, пока я сам не заговорю с вами.

БРАЖКИН. Хорошо-с, Николай Матвеич. Только уж: вы, пожалуйста, то есть, не оставьте своими благими советами… постарайтесь уговорить. Ведь молодо-зелено… ум хорошо – два лучше того…

ГОРСКИЙ. Хорошо, хорошо. Я всё сделаю – будьте спокойны; но смотрите же, пока я сам не заговорю – вы ни слова. Пойдем. Это кто?

Явление VIII

Входят: Катенька, Хватова с дочерью и сыном, Коркин.

КАТЕНЬКА. А я, дяденька, веду к вам гостей – встречайте.

ГОРСКИЙ. Милости просим! (Глядя на Хватова). А это кто? Ба! Платоша! Здорово, друг! обнимемся. Да тебя и узнать нельзя. Молодец молодцом! Мундир – эполеты – усы – лицо загорело – весь возмужал!

ХВАТОВА. Можно перемениться, Николай Матвеич, ведь десять лет лямку-то тянул! Зато уж и подпоручик!

ГОРСКИЙ. Так – да мне всё странно. Я всё помню мальчика-повесу, который бывало коли не голубей гонял, так – уж верно собак стравливал… А теперь – вот тебе и Платоша! Нет, уж целый Платон Васильевич! Я было, признаюсь, и проку в нем не чаял – он вон какой молодец вышел! То-то служба-то царская – хоть кого, так вышколит. Давно ли к нам?

ХВАТОВ. Третьего дня прибыли-с, а нынче матушка непременно захотела, чтобы к вам-с. Да и самому-с страх как хотелось увидеться…

ХВАТОВА. Как же, как же! Ведь вы его благодетель, а благодетелей забывать грех. Им первый почет.

ГОРСКИЙ. Ну что тут за благодетели! Я не люблю этого.

ХВАТОВА. Как же, как же, Николай Матвеич! Ведь он у меня по седьмому годочку остался сиротою. Где бы мне, горемычной вдове, возиться с ним. Мальчику было уж восемнадцать лет, а он только что читать да писать кой-как знал. А мальчик был озорной – бывало, и не усмотришь. Так бы всё шалберничал. В суд записаться не хотел и слышать – наладил себе: в полк да в полк. Уж вы, Николай Матвеич, пристали ко мне: «Что парню шалберничать – в полк, так в полк, благо охота есть» – почти насильно снарядили в путь, дали письмо к полковнику, нашли попутчика, надежного человека, да и на дорогу снабдили…

ГОРСКИЙ.