Стало совсем темно, и нам надо было торопиться домой. Мбили свободно могла бы пойти за нами в лагерь — до него было всего полтора часа ходу, да и места эти были ей хорошо знакомы, — но утром ее не оказалось, и тогда я поняла, что ни болезнь, ни голод не заставят ее нарушить непреложный закон раздела охотничьих угодий. Мы вернулись на то место, где оставили ее вечером, и проискали битых два часа, пока не обнаружили ее в каких-нибудь двухстах ярдах от нас. Не слышать нас она не могла, но почему же она не вышла? Она притаилась под небольшим деревцем, откуда ей хорошо была видна болотистая полянка с поваленными стволами пальм дум, где много месяцев назад она так чудесно играла со своими сестренками. Сегодня ее одиночество разделял только слон, который задумчиво чесался о ствол, а потом стал плескаться в луже, покрывая себя с ног до головы прохладной освежающей грязью. Ветер дул в нашу сторону, так что он нас не заметил, а нам пришлось примириться с его присутствием, чтобы накормить Мбили. Она позволяла мне держать мясо, пока ела, но иногда скалила зубы и рычала, отрываясь от мяса и смотря мне прямо в глаза. Мне казалось, что я понимаю, какие противоречия раздирают ее: машинально вернувшись к старой привычке — есть мясо у меня из рук, она в то же время сталкивалась лицом к лицу с существом, против которого ее предостерегал инстинкт дикого зверя. Чтобы помочь ей преодолеть эти противоречия, мне оставалось только одно — оставить ее в покое. Сколько бы горечи ни принесла мне эта разлука, я должна дать ей возможность жить на воле, а там для меня уже места не было. Словно прочитав мои мысли, она облегчила мне расставание, отойдя к маленькому деревцу неподалеку и глядя мне вслед уже оттуда. Я пошла своей дорогой, а она осталась в своем собственном мире — мире диких гепардов. Как же я была рада, когда, вернувшись в лагерь, нашла там Пиппу! Она была необычайно ласкова. Играя с ней, я заметила, что соски у нее снова полны молока. Легонько поглаживая шелковистую шерсть у нее на брюхе и зная, что там зародилась новая жизнь, я чувствовала, что Пиппа мне ближе, чем когда-либо.

Через неделю приехал Джордж и сказал, что видел только что возле своего лагеря двух гепардов: один из них был светлый и ласковый, а другой — темный и довольно нелюдимый. Он был уверен, что это Уайти и Тату. Мне не верилось, что они добрались до самого холма Мугвонго — они ни разу не были там с Пиппой, а от тех мест, где мы видели их в последний раз, до Мугвонго добрых двенадцать миль по прямой. Я поехала с Джорджем, захватив мясо и молоко, и вскоре на мой зов вышла Уайти. Можно ли приписать простому совпадению, что она появилась именно с той стороны, где несколько дней назад я видела дикого самца гепарда? Вскоре показалась и Тату, но она по старой привычке оставалась в стороне, пока я не бросила мясо на землю — тут-то она сразу очутилась рядом с Уайти. Обе прекрасно выглядели, но уже чувствовалось, что они одичали и стали недоверчивыми, — они рычали каждый раз, как я подходила их фотографировать. Но, как ни странно, они нисколько не возражали, когда я присела на корточки рядом с ними, держа миску с молоком. Они жадно лакали, чуть не сталкиваясь со мной лбами.

Это было 2 июня, а самостоятельно они жили с 17 февраля. Чтобы добраться до этих мест, им пришлось осваивать новую территорию, да еще и форсировать Ройоверу. Хотела бы я знать, почему они так поступили: то ли искали встречи с самцом, то ли хотели расширить свои владения, не заходя на территорию Пиппы и Мбили? Пять дней спустя их обеих видели неподалеку, а 21 июня Джордж нашел крупные кости теленка конгони, а кругом свежие следы гепардов; вскоре после этого он видел в тех же местах остатки молодого страуса.