– Нет, – ответил Кесслер. – Но я не могу понять, к чему вы клоните!

Лозински ухмыльнулся. Ему доставляли наслаждение тревога и нетерпение, написанные на лице молодого иезуита. Наконец он взял Кесслера за руку и повел вокруг триумфальной арки. На стороне, обращенной к Колизею, он обратил внимание своего спутника на еще один рельеф.

– Эта сцена также изображает триумфальное возвращение Тита. Но теперь будьте особенно внимательны, брат во Христе, – Лозински потянул Кесслера к противоположной стороне. – Что вы видите?

– Ничего. Разрушенный эрозией камень. Можно также предположить, что некоторые камни установлены на свои места позже других.

– Вы очень внимательны и можете делать правильные выводы, – воскликнул Лозински и хлопнул ладонью по камню.

На самом деле все именно так и было.

– Хорошо, – ответил Кесслер. – Но я никак не могу понять, каким образом все это может быть связано с волнующей нас проблемой?

Лозински отвел Кесслера в сторону и предложил присесть в нескольких десятках метров от арки, на ступенях храма Юпитера. Затем поляк достал из кармана фотографию, и молодой иезуит тут же вспомнил, что, осматривая комнату своего брата по ордену, обнаружил множество фотографий арки Тита. На снимке можно было различить рельеф, очень похожий на те, которые украшали арку. Римские легионеры несли разнообразную добычу.

– Я ничего не могу понять, – сказал Кесслер и хотел было вернуть фотографию Лозински.

Но тот остановил молодого иезуита и начал объяснять:

– Когда я только начал работать над пергаментом, и пытался найти материал для сравнения в апокрифических текстах. Манцони добился для меня разрешения находится в секретном архиве Ватикана, чтобы я мог работать с текстами, относящимися к тому же периоду времени. На самом деле эта работа дала мало результатов. И не в последней очередь по той причине, что даже сами скриттори, хранители тайн, не знают, что им поручено охранять. Я проводил в архиве дни и ночи и видел вещи, о которых благочестивый христианин не отважится даже подумать. Жизнь одного человека слишком коротка, чтобы увидеть, а тем более прочесть все, что там хранится. Именно тогда мне в душу и закрались сомнения. Неужели Церковь, которая должна столько скрывать, может быть Церковью правды, за которую она постоянно пытается себя выдать?

– Страшная мысль! – согласился Кесслер.

– Во всяком случае, находясь в секретном архиве, я по собственной инициативе увидел гораздо больше, чем того требовала моя работа. Таким образом я и наткнулся на этот документ, – Лозински указал на фотографию в руках Кесслера.

– Снимок этого рельефа?

– Клянусь Святой Троицей, да! Конечно же, я тогда задавал себе' тот же самый вопрос, который сейчас задаете себе вы, брат во Христе, и – должен заметить, чтобы успокоить вас, – также не находил ответа. Тогда я даже не представлял, что этот рельеф является частью триумфальной арки императора Тита. Но мне показалось очень странным, что такое на первый взгляд безобидное изображение имело гриф «совершенно секретно» и хранилось там, где посторонние не смогли бы его найти. Официально я даже не имел права взглянуть на рельеф, поскольку, прежде чем получить доступ за железные двери, куда мало кто может попасть, я поклялся находиться только в отведенном мне помещении и заниматься исключительно своими исследованиями. Но в момент, когда за мной никто не наблюдал, – а таких за все время работы в архиве было только два, – я сфотографировал камень.

Кесслер снова взглянул на снимок.