Если бы он знал, что однажды станет жертвой собственного знания, то никогда не посвятил бы себя этой страшной науке. Фоссиус мог стать обычным чиновником или, используя собственные знания в области искусства, получать неплохие гонорары и вести спокойную обеспеченную жизнь. Ему никогда не пришлось бы проклинать себя. Сократ ошибался (и не в первый раз), утверждая, что знание – это единственное благо для человека, а незнание – единственное зло. Есть немало примеров, когда незнание оказывается большим счастьем, а знание приносит ужасные беды. Когда говорят, что незнание делает людей счастливыми, то вовсе не пытаются их оскорбить. Они действительно более счастливы. Их жизнь – рай, а работа – способ получить свой хлеб. Их не терзают сомнения, являющиеся вечным спутником знания, поскольку знание – это не что иное, как форма сомнения, постоянно терзающего человека.

Что, как не сомнение, помогло человеку обрести самое важное знание? И если бы он, Фоссиус, не сомневался в том, что Данте, Шекспир, Вольтер, Гете и даже сам Леонардо были не просто маниями, а хранителями невероятной тайны, то до сих пор пребывал бы в незнании, оставаясь при этом счастливым.

Сейчас же ему приходилось бояться самого себя, своего знания, а также тех, кто за этим знанием стоял (профессор смог отогнать мысль, что сейчас вынужден скрываться также от полиции, поскольку фактически являлся преступником). Лениво, со скучающим видом – как мы уже упоминали, его внутреннее состояние не было таковым – Фоссиус засунул руки в карманы брюк. Правая при этом невольно дернулась, нащупав стеклянный флакон.

Причиной волнения была не эта бутылочка, а ее бесцветное, маслянистое, не имеющее запаха содержимое, при помощи которого Фоссиус осуществил свой план. Н2SO4. Ощупывая пальцами граненый флакон, профессор в который раз осмотрелся по сторонам, но пока не заметил ничего подозрительного, свидетельствующего о том, что его преследуют.

Из канализационного люка, на котором стоял Фоссиус, доносился отвратительный запах теплых сточных вод. Он хотел было сделать шаг в сторону и выйти из очереди, но поборол это желание, решив во что бы то ни стало не выделяться из массы людей. Усмехаясь про себя, профессор подумал о том, как легко было в этом городе совершить преступление и как просто скрыться.

Благодаря внешности, которая в отличие от его необычных умственных способностей была абсолютно заурядной, Фоссиусу удалось и первое, и второе. Этот мужчина пятидесяти пяти лет был абсолютно неприметен. На его овальном лице выделялись удлиненный узкий нос и высокий лоб (как принято говорить, если граница, разделяющая лицо и волосяной покров головы, проходит несколько выше обычного). Но у Фоссиуса и в мыслях не было страдать из‑за недостатков своей внешности. Таких, например, как большие уши, из которых росли пучки волос, словно камыш из болота. Присмотревшись внимательнее, можно было понять, что в этом лице есть своя гармония. Оно производило впечатление хитрого добродушия, скорее из‑за маленьких глаз, постоянно пребывающих в движении, и буквально через несколько минут общения с профессором создавалось впечатление, что они постоянно ищут что‑то новое. Фоссиус всегда одевался, как надлежало почтенному профессору, но его костюмы были далеки от современной моды. В тот памятный день он был в сорочке с открытым воротом, костюме цвета хаки и помятом бежевом плаще.

2

Сколько Фоссиус помнил себя, он всегда любил Париж. Сюда он приехал после войны, стал студентом и жил на рю де Волонтье, неподалеку от института Пастера, на самом последнем этаже под крышей, где снимал комнату у вдовы, которая не выпускала сигарету изо рта.