Ускорителю предстояло работать непрерывно три дня, людей не хватало, и профессор решил в первые сутки лично возглавить ночную смену. Адвокат попросился тоже провести ночь в лаборатории — вдруг-де ему повезет увидеть призрак Хейфеца.

Башкирцев скептически улыбнулся, но согласился, охотно понимая, что охота на призрака без aqua vita невозможна.

Когда дневная суета осталась позади и была откупорена первая бутылка, адвокат получил маленький сюрприз: пользуясь новыми экономическими свободами, Башкирцев оформил его юридическим консультантом лаборатории. Самойлов добивался этого на случай, если его деятельностью заинтересуются официальные инстанции — он не любил пустоты под ногами.

Беседа за коньяком текла плавно, о том да о сем, однако все время возвращалась к Хейфецу.

— Это правда, что он собирался изобрести какое-то сверхплотное вещество? — спросил адвокат. — Мне так сказал проректор.

— Чепуха. Все малограмотные люди ждут от науки сенсаций… извините, это я не о вас, а том, кто вам это сказал. — Под влиянием спиртного профессор обрел гражданское мужество, которого ему недоставало в трезвом виде. — На самом деле у Хейфеца, еще в начале научной карьеры, были чисто теоретические работы, из которых вроде бы следовала возможность существования пятого состояния вещества.

— Простите, какого состояния? — успел ввернуть адвокат.

— Пятого. — Башкирцев наконец сообразил, что его гость никогда не слышал о подобных вещах. — Раньше люди знали три агрегатных состояния вещества: газ, жидкость и твердое тело. В двадцатом веке к ним прибавилось четвертое: плазма. Пятого состояния нет и скорее всего быть не может… И вот, представьте, способный молодой ученый начинает всем толковать о пятом состоянии и даже предлагает его теоретическую модель. Ему бы этим и ограничиться, а он требует крупных ассигнований на эксперименты, причем таким тоном, будто все его выкладки уже общепризнаны, и, самое скверное, ссылаясь на какие-то древние трактаты, заявляет, что пятое состояние было известно в доисторической Индии. Таких вещей у нас, знаете ли, не любят. Его осмеяли, назвали дилетантом, мистиком и мракобесом и никаких денег не дали. Он на всех обозлился и к этой теме больше не возвращался.

— А не может быть так, — осторожно заговорил адвокат, — что все это, там внизу, имеет отношение к тому, что вы рассказали?

— Не думаю, у него было время образумиться. К тому же его бредовый проект требовал сверхнизких температур, здесь этого явно нет. — Он нервно повертел свою рюмку и допил остаток коньяка. — А впрочем, все может быть. Боже мой, Александр Петрович, я же говорил вам: когда речь идет о Хейфеце, может быть что угодно. И поэтому я, профессор и доктор, сижу здесь, как цепной пес, и стерегу это самое, как вы изволили выразиться, неизвестно что. А точнее — его саркофаг. Он построил сам себе пирамиду, а я ее стерегу, я и вахтер внизу, у нас одинаковая работа. Противно чувствовать себя неандертальцем.

В качестве утешения адвокат мог предложить обиженному ученому только очередную бутылку.

К одиннадцати Башкирцев уже был готов рухнуть на диванчик, но нашел в себе силы проводить адвоката в бывший кабинет Хейфеца, ключ от которого хранил у себя в столе.

— Если призрак существует, то сюда заглянет наверняка, — объяснял он уже заплетающимся языком. — Здесь и поспать можно, вот диван, но учтите, тут хороший сон не приснится, атмосфера дурная, что ли… Здесь никто не хочет работать, вот и пустует. Кто болеть начинает, у кого неприятности… Суеверие, конечно, но так и есть… Я попробовал раз поработать на этом компьютере, так ведь ударило током. А компьютер сразу сломался, так и стоит с тех пор… В общем, спокойной ночи.